К 1950-м годам Роман стал чем-то вроде общенационального рыцарского турнира. Все это чванливые выдумки, что конец Второй мировой войны в 1945 году означал закат «золотого века» американского романа, подобно тому как после Первой мировой войны ничего не закончилось, а наступила эра Хемингуэя — Дос Пассоса — Фицджеральда. В Нью-Йорке даже возник своего рода Клуб Олимпийцев, где собирались каждое воскресенье новые «золотые мальчики», — то есть таверна «Белая лошадь» на Хадсон-стрит… «О! Это же Джонс! Это же Мейлер! Это же Стайрон! Это же Болдуин! Это же Уиллингэм! Во плоти и крови — в этой самой зале!» Все прямо создано для романистов и их почитателей — для людей, которые пишут романы, и для тех, кто от этих романов приходит в экстаз. Журналистам там места не было — разве что присядет в укромном уголке «как бы романист» или оруженосец какого-то Великого Создателя Романов. Такого явления, как журналист-литератор, пишущий для популярных газет и журналов, еще просто не существовало. Если у журналиста хватало духу заявить претензии на статус литератора — ему следовало набраться смелости и здравого смысла и оставить популярную прессу, чтобы перейти в высшую лигу.

А что касается низшей лиги — то есть лучших журналистов, — то два соперника, Портис и Бреслин, и правда решили претворить в жизнь все эти фантазии. Она написали романы. Причем у Портиса все сложилось как нельзя лучше. В один прекрасный день он вынырнул в Лондоне в качестве корреспондента «Геральд трибюн». В журналистских кругах такая работа считается большой удачей. Но скоро Портис сделал всем ручкой, даже не предупредив о своем уходе. Он вернулся в Штаты и поселился в рыбацкой хижине в Арканзасе. А через полгода накатал неплохой романчик под названием «Норвуд». А потом написал «Истинного радикала», который стал бестселлером. Лавина впечатляющих рецензий… Он продал обе книги киношникам… Он поймал за хвост удачу… Рыбацкая хижина! В Арканзасе! Все слишком хорошо, чтобы быть правдой, но тем не менее — правда. И еще одно подтверждение тому, что старый добрый Роман никогда не умрет.

Однако в начале 1960-х дотоле спокойная среда лучших журналистов всколыхнулась. Подкинутая кем-то для хохмы мыслишка вдруг начала распалять прежде спокойных честолюбцев. Казалось, сделано важное открытие. Совсем крохотное открытие, скромное и знающее свое место. А заключалось оно в том, что газетно-журнальные статьи можно писать так, чтобы… они читались как роман. КАК РОМАН, улавливаете?! Это было данью глубочайшего уважения Роману и его великим творцам, то есть романистам, конечно. И первыми ступившие на эту дорогу журналисты ничуть не ставили под сомнение верховенство романистов как непревзойденных художников слова, каковыми те были и останутся. Они всего-навсего попросили себе кое-что из их гардероба… пока сами не наберутся духа… не поселятся в какой-нибудь хижине и, засучив рукава, не возьмутся решительно… Все они были мечтателями, но об одном эти люди не мечтали никогда, даже в шутку. Они не сомневались, что даже десять лет такой их журналистской работы нимало не повредят роману и он останется главным литературным жанром.

2. Как в романе

Господи, когда же начались все эти страсти-мордасти? Где-то осенью 1962 года мне на глаза попалась статья в «Эсквайре»: «Джо Луис — Король в расцвете лет». И она заметно отличалась от других подобных материалов. Тональность и настроение больше подходили для короткого рассказа, господствовали прочувствованные сцены — или прочувствованные по меркам журналистики того времени.

Например:

«— Привет, дорогая, — поздоровался Джо Луис с женой, увидев ее среди встречающих в аэропорту Лос-Анджелеса.