Подобрав в руки свои висячие мечи и чуть шевеля наборными уздами, приближался отряд московской дружины к Городищу. Темнота скрывала следы его, и он скоро достиг места, которое было назначено пунктом атаки, и остановился под прикрытием оврага выжидать глухого времени ночи.
Огоньки мелькали еще перед ними чуть видимыми точками; снег порошил и ложился на доспехи воинов белой тканью.
Воеводы сидели в кружке. Один только из них, маститый старец, отделившись от прочих, стоял, скрестив руки на груди, против Новгорода и, казалось, силился своими взорами пробить ночную темноту.
— И куда этот старик движет столетние ноги свои! — говорил, указывая на него один из сидевших воевод. — Если и мыши нападут на него, то прежде огложут его, как кусок сыра, чем он поворотит руку свою для защиты. Уж он и так скоро кончит расчет с жизнью. Один удар рассыплет его в песчинки, а он все лезет вперед, как за жалованьем.
— А почем знаешь, чего не ведаешь. Быть может, он первый вышибет победу у врага. Вишь, как идет вперед, а по проторенной-то дорожке за ним всякому идти охотнее.
— Да мы и без него пойдем на Городище, как домой, — возразил третий.
— Вот и последние огоньки зажмурились в Новгороде. Теперь ударим-ка!
— Смелей! — проговорил быстро старик, подходя к ним, и бодро и легко вспрыгнул на коня.
— На коней! Вперед! — крикнули воеводы, и во весь карьер пустились вверх на Городище.
— Ступайте на тот свет, дорога всем просторна! — встретили их голоса, и передние воины, осыпаемые градом стрел, покатились вместе с конями под гору.
— А! Подстерегли, злодеи! — воскликнул старик и, оправясь от первого отпора новгородцев, разжег нагайкой своего коня и пустил его в самую середину врагов.
Битва сделалась повсеместной.
Москвитян было больше числом, но Чурчила, предводительствуя новгородцами, сохранял равновесие сил, сражаясь в центре.
Меч его сверкал над головами врагов, щит его был перерублен, и он откинул его.
Старик, со стороны москвитян, с ловкостью юноши управлял своим оружием, меч его только вместе со смертью опускался на головы противников, расщемлял и мял крепкие шишаки их.
Чурчила в свою очередь не делал ни одного промаха.
Все воины дрались с остервенением.
Новгородцы не уступали.
Главные бойцы-противники наскочили один на другого.
— Сдавайся! — воскликнул Чурчила, закидывая на спину другого щит свой и направляя на старика меткий удар.
— Я никогда не сдавался и не поддамся никому, — гордо отвечал старик и ловко отбил удар Чурчилы.
— Так я научу тебя ползать не только передо мной, но еще под ногами моего коня! — с бешенством крикнул новгородский богатырь, и одним взмахом меча своего вышиб меч противника.
— Сдавайся же! — приставил он острие меча к его груди, — а то я проткну тебя насквозь, как воздух.
— Как удастся, повалимся хоть вместе, — отвечал старик, и пустил в него копье, мотавшееся за его спиной.
Копье вонзилось в шею лошади, задрожало в ней, и она, пронзенная, зашатавшись, упала со всадником.
Быстро вскочил Чурчила на землю.
— О, ты не стоишь железа!
Он перевернул свое копье тупым концом и готов был вышибить из седла своего противника, как вдруг раздавшийся вблизи выстрел осветил лица обоих.
Они с содроганием отступили друг от друга.
— Батюшка! — упавшим голосом прошептал Чурчила и выронил из рук меч.
— Сын! — воскликнул не менее пораженный Кирилл. — Это мы с тобой ищем жизни друг у друга?.. Вот до чего нас довела лихая судьба!
Старик всплеснул руками. |