Вот так вот, ни вопроса хочу ли я, ни какого-то банального поздравления или похвал. «Собирай вещи, пацан. Ты переезжаешь в Свердловск».

Но мне и не нужны какие-то слова, главное, что результат достигнут.

* * *

Когда дверь за Семеновым закрылась, Завьялов закурил и, смотря как на кончике сигареты растёт столбик пепла, обратился к Асташеву.

— Сан Саныч, а ты не поторопился? Всего несколько хороших смен, и вот ты уже готов выдернуть этого пацана из семьи и школы. Не слишком?

— Нет, Василич, не слишком. Ты, уж прости меня, не специалист. Тебе видно далеко не всё.

— И что же ты увидел?

— Зрелость, вот что. Этот мальчик за свои семь смен показал то, чего нет у половины моей команды. Он не ошибался, не делал ничего сверх необходимого и читал игру как по писаному. Виталий Георгич, чем вы там у себя поили этого пацана, пока он так стремительно восстанавливался после травмы?

— Да ничем, — ответил Прокофьев, — я и сам удивился, наблюдая то, что Семенов сейчас показал. До этой игры он был у меня самым слабым форвардом, тринадцатым. А сегодня я просто какого-то Харламова увидел.

— Может нам всем твоим пацанам шеи переломать? — усмехнулся Асташев, — раз уж это такой эффект имеет.

— Товарищ Асташев! — возмутился Завьялов, — попрошу вас!

— Вот вечно у вас, чиновников, чувства юмора нет. Ладно, с этим закончили. Спасибо, товарищи.

* * *

Разговор с родителями у меня, когда я вернулся из Свердловска в Нижний Тагил получился ну очень коротким. Хотя мама попыталась еще раз заикнуться про строительный институт. Она все еще не теряла надежду что я закончу выпускной класс, а потом брошу эту «опасную блажь», как она называла хоккей, и, как нормальный человек, пойду учиться на «нормальную профессию».

Правда всё закончилось, когда отцу надоело слушать её, и он, стукнув кулаком по столу, встал и заговорил, повысив голос:

— Нет, мать. Пусть парень попробует. Ты как будто ослепла в последний месяц и не видела, как твой собственный сын буквально наизнанку выворачивался, чтобы только надеть коньки и вернуться на лёд. Я Сашу таким целеустремленным никогда не видел. Пусть пацан попробует.

— А если опять? — спросила мама и закрыла лицо руками.

— Тьфу на тебя, дура! Ты чего каркаешь? Ну свечку сходи поставь, если хочешь. Ты думаешь я в моей литейке меньше каждый день рискую? Да там шансов себе шею свернуть или сгореть ко всем собачьим, всяко побольше чем у хоккеиста. Всё, мать, прекращай.

Вот так, после небольшой семейной сцены, я и переехал в Свердловский спортивный интернат номер 3.

Первые два были отданы на откуп юниорам, которые занимались летними видами спорта, всяким там футболистам, пловцам, и прочим гимнастам и боксерам, а в третьем жили и учились мы, игроки в оба вида хоккея, лыжники, биатлонисты, конькобежцы и фигуристы.

Так получилось, что меня подселили к трём лыжникам. Комнаты в интернате были четырёхместными. Два брата-близнеца Кузьменко, Олег и Павел и их приятель, со странными для наших широт именем и фамилией — Андроник Геворкян, оказались славными парнями. Правда любителями нарушать режим.

— Эй, Тагил, спишь? — услышал я в первую же ночь после заселения голос Геворкяна.

Вот зараза, я вчера с этими хлопотами из-за переезда считай не спал. Надо молчать и делать вид что сплю, решил я.

Но не тут то было, через пару минут он снова меня позвал.

— Тагиииил, хватит придуриваться, вставай и пошли с девочками знакомиться.