|
Куда вам?“ Пошли. Я на солдата посматриваю: ростом невысок, а по силе — богатырь, лицо суровое, а глаза весёлые. Нет-нет взглянет на меня и улыбнётся. Всю дорогу молча шли, у монастырских ворот простились. Поблагодарила я его… А на другой день иду по улице, а он — навстречу. То ли так получилось, то ли ждал он меня. Поздоровались, как знакомые… Вот так и начали встречаться полька да русский солдат и полюбили друг друга. А когда он о женитьбе заговорил, спросила я его: „Ты что же, на польке жениться хочешь, — разве русских девушек мало?“ Он мне памятно ответил: „Русские и поляки — братья, люди одной семьи славянской…“ Поженились мы, пожили недолгое время в Варшаве, кончился срок службы солдату, и говорит он мне: „Поедем, Мария Ивановна, в Россию, в родное моё село Матвеевское Тамбовской губернии Спасского уезда. Выделят нам там землю, и начнём мы крестьянствовать, сами себе хозяева…“ Боязно мне было ехать, никогда я в деревне не жила, крестьянских работ не знала, но согласилась. Купили мы лошадёнку, кибитку, в каких цыгане ездят, и поехали втроём: я, муж да Сильвестр, тогда он грудным младенцем был… Долго ехали, много городов, сёл и деревень проезжали, а запомнилось мне не это, запомнилось, как поняла я, в какой бедности мы жить будем… Как-то едем мы после дождичка, недалеко уже до Матвеевского осталось, смотрю я — в грязи следы какие-то незнакомые, клеточками. Спрашиваю: „Что это за обувь такая?“ А отец засмеялся и говорит: „А это в лаптях шли, здесь все в лаптях ходят. Посмотри, вон баба идёт“. А я сроду лаптей не видала, взглянула на бабу: из лыка у неё что-то на ногах обуто, стоптано, ноги толстые, онучами обёрнуты, оборками обвязаны. Заплакала: куда, думаю, заехали?.. А муж посмеивается: „Ничего, Варшава, проживём!..“ С той поры он, когда пошутить хочет, всегда меня Варшавой зовёт…»
Об отце Новиков-Прибой так рассказывает в очерке «Мой путь»: «…был широк костью, физически силён, весь от земли. Жил долго и крепко, не поддаваясь разрушениям времени». О матери говорит: «Мать, будучи значительно моложе него, не отличалась таким здоровьем, а непривычный крестьянский труд состарил её раньше времени». И дальше противопоставляет её рассудительному, крепко стоящему на ногах отцу: «Она была мечтательна, увлекалась сказочным миром, в мыслях устремлялась к небу». За отказ от производства в офицерский чин Силантий Новиков получает материальную компенсацию, что позволяет ему построить на выделенной властями земле дом, обзавестись хозяйством. Хозяйствовал Силантий Филиппович основательно, к чему с малолетства приучал и сына Сильвестра. Долгие годы в семье не было других детей. И вот когда Сильвестру шёл уже шестнадцатый год, Бог посылает Новиковым (по-уличному их звали Силкиными) ещё одного сына. Он родился 12 марта (ст. ст.) 1877 года и был назван одним из самых распространённых на Руси имён — Алексей. Босоногое детство Алёши Силкина ничем не отличалось от жизни его сверстников. И то, что он впоследствии стал известным человеком, было для односельчан его недосягаемо, заоблачно, а главное, абсолютно непонятно: знали Пушкина, про Толстого слыхали, а тут на тебе — свой, матвеевский, кого пострелёнком знали да с чужих огородов гоняли, к ним прибился! Был Алёшка Силкин, а стал — писатель Новиков-Прибой! Спустя годы именно этот пострелёнок, повидав жизнь и став тем, кем он стал, найдёт удивительно трогательные и нежные слова о родном селе, о речке Журавке, составлявшей смысл существования любого деревенского мальчишки. Может, и мало кто из матвеевских эти слова прочитал. Но в сердцах других — миллионов читателей нескольких поколений — они всегда будут отзываться тёплыми, призывными воспоминаниями о своей малой родине, о своей речке детства. «В селе, где я родился, сзади нашего двора, за огородами, протекает маленькая речушка Журавка. |
