Чтобы успокоить горничную, Мелани обняла ее, говоря, что шесть или семь недель промелькнут так быстро, что она и не заметит. Она тепло попрощалась с Фройлейн, поскольку в конце концов та была ей приятной спутницей. Она взяла адрес гувернантки, пообещав часто ей писать и добавив, что, возможно, позже она навестит ее.

– Мой супруг обожает путешествовать, я тоже. Мы с удовольствием съездим в Германию.

Наконец после тактичного напоминания дяди Юбера наступила минута отъезда. Леони взяла саквояж и несессер (чемоданы были уже отправлены), у Мелани в руках осталась только муфта из меха скунса, служившая ей одновременно сумочкой, и дорожный сундучок с драгоценностями. У нее теперь было их достаточно: кроме жемчуга и украшения, подаренного дядей, были еще драгоценности, купленные Франсисом в качестве свадебного подарка, что доказывало его щедрость.

Прием был в самом разгаре. По-видимому, гости не собирались расходиться, пока на столах останется хоть крошка угощений. Дом был полон взрывами смеха и шумом разговоров, и Мелани подумала, вспомнит ли о ней мать, чтобы хотя бы попрощаться.

Однако она явилась в сопровождении Юбера в ту самую минуту, когда Франсис помогал ей сесть в экипаж. Откинув меховой капор на плечи, она бурно расцеловала дочь:

– Будь счастлива, дорогая моя! Я всегда хотелатебе только счастья, и надеюсь, ты будешь об этом помнить.

Потом, сжимая руки зятя в своих, добавила:

– Берегите ее, дорогой Франсис. Будьте с ней ласковы и терпеливы, ведь она совсем еще ребенок… А теперь уезжайте, уезжайте скорей, а то я сейчас расплачусь! Знаю, это так естественно, но я не люблю привлекать к себе внимание!

Бог свидетель, однако, что она была просто мастерицей в этом деле. Мелани с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться и не поаплодировать ей. Пора бы ей уже перестать изображать из себя Сару Бернар. Похоже, что Франсис подумал то же самое, так как Мелани уловила насмешливую искорку в его глазах.

– А мне вы не пожелаете счастья, дорогая матушка? – спросил он.

– Матушка? – переспросила Альбина. Ее лирический настрой вмиг улетучился, она явно была озадачена.

– Разве я не ваш зять? Я теперь вправе называть вас так почтительно. А может быть, вам предпочтительней теща?.. Поехали, Себастьян! Мы опаздываем.

Лошади двинулись рысью, а Оливье Дербле, сидевший рядом с дядей Юбером напротив молодых, поспешил поднять стекло, потому что в карете было отнюдь не жарко. Черная с золотом фигура Альбины, похожая на статую из золота и слоновой кости в каминной раме подъезда, исчезла в сером тумане мартовского дня одновременно с лакеем, одетым в пурпурно-золотую ливрею, который сопровождал ее. Вот теперь детство Мелани действительно закончилось. Предстояло начинать жизнь взрослой женщины…

Мелани никогда не видела вокзала, откуда начинался путь на Лион и дальше, к Средиземному морю, известный под названием Лионский вокзал. Ее прогулки по Парижу ограничивались на востоке собором Парижской Богоматери. Она даже никогда не бывала в Ботаническом саду, таком чудесном, но считавшемся слишком простонародным местом. Ее познания экзотических животных не выходили за рамки зоосада в Булонском лесу, где гуляли няни с колясками или водили за руку детишек из хорошего общества. Сам Булонский лес был призван утереть нос знаменитому лондонскому Гайд-Парку. Хотя ботанику можно было изучать и по Большим парижским оранжереям… Она почтительно вглядывалась в это подобие дворца, новенького, с иголочки – ему еще не исполнилось и четырех лет – возведенное архитектором Дени во славу всех, кто был влюблен в Средиземное море, в Прованс или в город Лион, вторую столицу Франции. Построенное из белого камня с множеством огромных сводчатых застекленных арок с витражами сооружение с почти флорентийской горделивостью вздымало ввысь нечто вроде башни в форме нераспустившегося тюльпана высотой в шестьдесят четыре метра, на вершине которой показывали время смотрящие на все четыре стороны света часы.