Моряки еще снарядили два ледокола в погоню за «Мининым». Сомнительно, чтобы старые корабли сумели догнать, но попытаться стоило. Впрочем, получив сведения от главного революционного (бывшего подпольного) комитета, что это уже не требуется, передумали. Зато перехватили яхту «Ярославна», собиравшуюся плыть по проделанному ледоколом пути, обнаружив на ней два десятка архангельских промышленников отчего-то не успевших покинуть город, некие запасы провизии, а также деньги и драгоценности. Деньги и прочее моряки честно сдали в ревком, а вот продовольствие посчитали законной добычей. Впрочем, претензий им никто не высказывал.

На всех зданиях появились красные флаги, народная милиция, ранее патрулировавшая улицы в шинелях с погонами, теперь бродила по городу без погон, зато с красными повязками на рукавах. Скорее всего, повязки у них сохранились с августа восемнадцатого, когда они еще являлись рабочее-крестьянской милицией.

Что называется — и смех, и грех. Один из полков, укомплектованный наиболее стойкими противниками Советской власти, засевший в казармах и намеревавшийся драться до конца, был деморализован за два часа, когда к воротам подошли жены и матери солдат, явившимися забрать своих мужиков по домам. И, что любопытно, забрали.

Из двадцатитысячной армии продолжить борьбу с большевиками решилось не более батальона. Но, не решившись остаться в Архангельске, построились и ушли пешим походом куда-то в сторону Мурманска. Ежели не замерзнут по дороге, возможно, что и дойдут. Правда что они там станут делать, непонятно. В Архангельск уже пришла радиограмма, что в Мурманске власть перешла к вновь избранным советам, и теперь там ждут прихода седьмой армии. У белых остается лишь один выход — раздобыть лыжи, попытаться пробиться в Финляндию, а коли получится, на долгое время осесть в лагере для беженцев, а потом попытаться отыскать лучшую долю где-нибудь в Париже или Берлине. Финны отчего-то не очень охотно соглашались принимать бывших белых офицеров.

Губернская тюрьма спешно освобождалась от всех прежних узников, включая не только политических, но и уголовных, принимая все новые и новые партии. Кроме офицеров туда сдавали не успевших сбежать членов правительства и городской администрации, командиры кораблей, не поддержавшие матросов. Несколько вчерашних гимназистов, нацепившие красные околыши на зимние шапки, гордо отконвоировали в узилище одноногого ветерана двух войн, полковника в отставке Карла Яновича Витукевича. Красная армия еще не успела войти в город, как уже переполнилась не только тюрьма, но и всё мало-мальски напоминающее места заключения — здание окружного суда, помещения профсоюзов и рабочие клубы.

Начальник тюрьмы господин Орленко, внезапно ставший товарищем Орленко, назначенный на эту должность еще до Первой мировой войны, и остававшийся при ней и при большевиках, и при белых, сокрушался, что количество арестантов в два раза превышало количество мест, а ему надо ломать голову — чем кормить этакую прорву народа, если старой власти уже нет, а новой еще нет? Покамест как добросовестный человек Орленко пытался изыскать средства самостоятельно, надеясь, что новая власть отметит его рвение. Кстати, не так уж он и не прав. Тюрьмы, как и больницы, нужны при любых режимах, и у господина-товарища оставался реальный шанс сохранить свою должность и при новом витке истории, и очередной смене власти.

Как это не покажется странным, нежданное падение Белого фронта застало Красную армию врасплох. Ну куда же это годится? Готовились воевать, получили дополнительные резервы, артиллерию, а тут такое...

 Самойло, бывший генерал царской армии, опасался какого-нибудь подвоха, и красные наступали не спеша, с разведкой, но встречали только брошенное оружие, технику, а еще сотни солдат бывшей армии, спешивших сдаться в плен. Только в районе станции Обозерская сдалось около двух тысяч белогвардейцев. Теперь ломай голову — как прокормить всю ораву?

На сам Архангельск тоже двигались не спеша, а захватив без боя Холмогоры, узнали, что Миллер и верхушка спешно эвакуировались, бросив на произвол судьбы своих солдат и офицеров.