Русский человек, даже если грех корыстолюбия и стяжательства овладел его природой, не считает своей собственности священной, не имеет идеологического оправдания своего обладания материальными благами жизни, и в глубине души думает, что лучше уйти в монастырь или сделаться странником. Легкость низвержения собственности в России произошла не только от слабости правосознания в русском народе и недостатка буржуазной честности, но от исключительной отрешенности русского человека от земных благ. То, что европейскому буржуа представлялось добродетелью, то русскому человеку представлялось грехом. И русский помещик никогда не был до конца уверен, что он по правде владеет своей землей. Не случайно А. С. Хомяков думал, что он владеет землями лишь по поручению народа управлять ими. И русский купец думал, что нажился он не чистыми способами и раньше или позже должен покаяться. Православие внушало идею обязанности, а не идею права. Обязанности не исполняли по греховности, право же не считали добродетелью. Буржуазная идеология никогда не имела у нас силы и не владела русскими сердцами. У нас никогда не было идейно приличного обоснования прав буржуазных классов и буржуазного строя. Буржуазный строй у нас, в сущности, почти не считали грехом, – не только революционеры-социалисты, но и славянофилы и русские религиозные люди, и все русские писатели, даже сама русская буржуазия, всегда чувствовавшая себя нравственно униженной.
И европейского буржуа нельзя противопоставить русскому коммунисту. По духовному складу русского народа, русского человека так нельзя победить коммунизм, нельзя победить его буржуазными идеями и буржуазным строем. Такова Россия, таково призвание русского народа в мире. Хомяков и К. Леонтьев, Достоевский и Л. Толстой, Владимир Соловьев и Н. Федоров низвергают буржуазный строй и буржуазный дух не менее, чем русские революционеры, социалисты и коммунисты. Такова русская идея. И русским патриотам следует ее познать. Русский религиозный человек сознает, что перед лицом Божьим европейский буржуа не лучше, чем русский коммунист. И не может русский человек хотеть, чтобы на место коммуниста пришел европейский буржуа. Он не соглашается заменить коммунистические пороки буржуазными добродетелями, ибо добродетели эти он низвергает. Секуляризованная культура, добропорядочная и благоустроенная цивилизация не соблазняют русского человека, русского религиозного человека. Поэтому и социализм у нас носит сакральный характер, есть лже-Церковь и лжетеократия. Русские люди всегда духовно противились власти буржуазно-мещанской цивилизации XIX века, не любили ее, видели в ней умаление духа. В этом Герцен и Леонтьев сходятся. И нельзя русским людям привить немецкий или французский патриотизм, западно-европейский национализм. Многие русские патриоты и националисты выглядят безнадежными инородцами, чуждыми душе России. Все это нужно помнить, чтобы понять характер русской революции. У нас никогда не было буржуазной идеологии. Никогда не было у нас и идеологии государственной. Катков не был характерным для России мыслителем. Русский дух не может признать верховенство государственной идеи, она всегда будет занимать подчиненное место, а часто и совсем отсутствовать. Русским людям присущ своеобразный анархизм. Русский народ устремлен к Царству Божьему, и этим объясняются не только его добродетели, но и многие его пороки. Ибо Царство Божье нудится и есть бремя послушания миру, которое должен нести человек на земле, есть долг в отношении к историческому процессу, который русские люди часто забывают. Вот почему наша несчастная и безобразная революция должна быть признана национальной. Душа русского человека устремлена к Царству Божьему, но она легко поддается соблазнам, подменам и смешениям, легко попадает во власть царства лжи. И царство лжи и подмены воцарилось в России. В большевиках есть что-то запредельное, потустороннее. Этим жутки они. Магические токи и энергия исходят из самого среднего большевика. За каждым большевиком стоит коллективная намагниченная среда, и она повергает русский народ в магнетический сон, заключает русский народ в магический круг. |