— Дамы и народ, уважаемые гости. Надоть сказануть пару слов…

Вот только не пару. Правильней было бы сказать, несть числа. Забыв о хрупкости своего организма, я с вожделением смотрел на крепкий сидр — и сдерживался. Погружаясь в оцепенение и отупение. Наконец, через век-другой, прозвучали долгожданные слова…

— Как грится, перейдем к повестке дня. Сударыня Джулия имеет сказануть вам шо-то важное.

Она поднялась, зардевшись и нервно разглаживая фартук.

— Я лишь хотела сказать, как многим мы обязаны Анжелине и Джиму. Так что… спасибо вам большое! — Мы улыбались, раскланиваясь под громовые овации. Они смолкли, лишь когда сударыня Джулия жестом призвала к тишине. — Разумею, что это малость, но наши вязальщицы сделали это для тебя, Анжелина.

Она дала знак, и одна из вязальщиц вышла вперед с чудесным разноцветным свитером, который вручила Анжелине. Снова аплодисменты, а затем, когда она поглядела в мою сторону, я сообразил, что настал мой черед.

Как сквозь серую пелену я пытался действовать и говорить, что пристало, когда мне вручили какую-то вязаную бракозябру. В первый — и наверняка в последний — раз я просто обрадовался, когда снова подал голос Эльмо.

— Как грится, у нас есть еще махонький довесок. Один с хлопцев, Малец Билли, варганит эдакие цацки-пецки… — «Нэцкэ!» — прошипело с дюжину голосов, — …ну, шо-то такое. Валяй, Малец Билли, покажь, шо ты сработавши.

Малец Билли оказался одним из здоровенных гиревиков, вытащивших конденсатор с Грузной. Не проронив ни слова, он прошаркал вперед, держа в руках коробку. И ухитрился выдавить пару слов:

— Вырезал с кабаньего клыка, вот.

Это было настоящее произведение искусства. Полный жизни образ свинобраза-вожака. Тончайшая резьба, с тщательной проработкой каждой иглы. Моя благодарность была совершенно неподдельной, а его рукопожатие — сокрушительным и парализующим.

После всех этих треволнений я пропустил чуток сидра. И улизнул при первой же возможности.

Позже Анжелина присоединилась ко мне в баре, где я упаковывал бутылки.

— Я буду скучать по ним, — печально проронила она. — Больше всех по Розочке. Но знаешь их поговорку: «Возьмешь нынче поросеночка, завтра схлопочешь свинью». — Я брякнул в коробку очередную бутылку, и она подняла глаза. — Укладываешься?

— Переезжаю. В отель спутника. Капитан Сингх хочет отчалить при первой же возможности — уверен, и пассажиры тоже. После планет, где мы побывали, Механистрия покажется очень радушной. Мир, покой, безопасность, телевизор — все чудеса цивилизации.

— И свинобразы. Как же они, должно быть, истомились по зеленым пастбищам и небесам над головой!

— И мы тоже.

Вот и все. Как только мы уложили последнюю сумку, она оставила меня приглядывать за портье-ботами при переезде в отель, а сама пошла сказать последние-распоследние «прощай». Ручаюсь, Розочке тоже. Я же из номера отеля сделал последний звонок капитану и экипажу.

— И не забудьте мне прислать буклет своего первого круиза…

Когда разговор окончился и экран почернел, я испустил глубокий, искренний вздох. После возвращения Анжелины мы отправились в холл спутника с исполинским иллюминатором и смотрели, как корабль, служивший нашим домом невесть сколько месяцев, отплывает прочь. Медленно отдаляясь, он разворачивался.

Долгие секунды спустя его озарило розовое сияние. Донесся знакомый отдаленный хлопок Припухания. Когда сияние погасло, «Свинобразьего экспресса» уже не было.

— Мне будет недоставать всех их, — промолвила Анжелина.