Старший Тьютор кивнул.

— Мы не должны показаться ему слишком непреклонными. Я по своему опыту знаю: сделай вид, что готов пойти на уступки, — и обезоружишь даже левых радикалов. Они поневоле захотят ответить тем же. Не знаю почему, но этот способ срабатывает и держит страну в нужном русле многие годы.

— К сожалению, на этот раз мы имеем дело с политиком, — возразил Декан. — Я нутром чую, что наш новый Ректор намного опытнее в таких делах, чем нам представляется. Так что лучшая политика — выступить единым фронтом.

Они допили кофе и разошлись по своим делам. Старший Тьютор спустился к реке тренировать лодку лидеров, Декан лег спать до пяти, а Казначей просидел в кабинете весь остаток дня. Он выводил на бумаге какие-то бессмысленные каракули и думал, мудро ли он поступил, рассказав сэру Богдеру о подписных пожертвованиях. Что-то уж слишком близко к сердцу тот принял эту новость. Не зашел ли он слишком далеко, думал Казначей. Может, он недооценил сэра Богдера, недооценил его бескорыстие?

5

Кухмистер выехал на Бартон-роуд. Путь его лежал в Кофт. На фоне зимнего пейзажа он сильно смахивал на епископа. Котелок плотно надвинут, ноги в велосипедных зажимах, черное пальто застегнуто на все пуговицы. Посмотришь на него — сразу ясно: такой человек не пойдет на компромиссы. Он медленно, но решительно жал на педали, в голове ворочались мысли, такие же угрюмые, как и весь его облик, и такие же злые, как ветер, что дул прямо с Урала. Одноэтажные домики, иногда попадавшиеся на пути, казались такими ничтожными по сравнению с черным силуэтом, такими непрочными и лишенными всякой основательности. Долгие годы безропотного подчинения воспитали в Кухмистере слепой фанатизм, — колом не выбьешь. Независимость — вот как он сам называл ненависть к переменам. Причем к переменам любым, будь то к лучшему или к худшему. Да разве перемены вообще бывают к лучшему? Усовершенствования — да. Кухмистер готов был одобрить усовершенствования, но при условии, что эти усовершенствования не коснутся прошлого. Ни-ни. В глубине души он осознавал, что подобные доводы нелогичны, но только в глубине души. Он просто считал это непреложной истиной, загадочной, но обыденной — такой же, как огромные металлические паутины, раскинутые по полям вдоль дороги. Они ловили радиосигналы звезд, давно переставших существовать. Реальность в представлении Кухмистера была столь же непостижимой, что и эти звезды. Но он довольствовался и тем, что, подобно радиотелескопам, наблюдавшим далекие звезды, может наблюдать эту реальность в лице таких людей, как генерал Кошкарт О'Труп, кавалер ордена святого Михаила и святого Георгия II степени, кавалер ордена «За боевые заслуги».

Генерал имел влияние в высших кругах, к нему в Кофт-Касл заезжали даже члены королевской семьи. Однажды Кухмистер видел, как королева-мать величаво слонялась по саду, и слышал августейший хохот в конюшне, а может, это кони ржали. Генерал может замолвить за Кухмистера словечко, а главное — одним словечком уничтожить нового Ректора. В бытность свою студентом Кошкарт О'Труп был одним из «стипендиатов» Кухмистера.

Кухмистер своих «стипендиатов» не забывал, да и они сами при всем желании забыть его не могли. Они были обязаны ему по гроб жизни. Кто, как не Кухмистер, посредничал в их делишках? С одной стороны, ленивые, но влиятельные студенты, такие, как Кошкарт, с другой — безнадежные аспиранты, зарабатывающие на хлеб тем, что выполняли задания за студентов. Кухмистер передавал им взятки, и те не скрывали своей благодарности. Аккуратно, раз в неделю, они сдавали ему сочинения, и сочинения, поразительно талантливые для студентов, которые явно звезд с неба не хватали. Зарабатывая два фунта в неделю за сочинение, аспиранты таким образом добывали средства для занятия наукой.