Ты совсем не боишься, Эм? — спросила Вита.

— Нет, — ответила я.

— Ты дрожишь.

— Я замерзла! Ну давай, садись со мной на коврик.

Я уселась на коврик, Вита примостилась у меня на коленях, крепко, словно клещами вцепившись в мои ноги. Служащий сильно толкнул меня в спину, и мы понеслись в темноту вираж за виражом. Ветер бил нам в лицо, далеко внизу шумело море, на набережной сверкали огни. Мы как будто вдруг попали в одну из папиных чудесных сказок. Мне хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Я даже растерялась от неожиданности, когда мы вылетели из башни и шлепнулись на землю, хотя папа нас ждал и сразу помог подняться.

— Можно еще раз? — дружно взмолились мы.

Папа купил нам еще по билету. На этот раз я взяла к себе Максика, а Вита поехала с папой. Мне тоже хотелось разочек прокатиться на папином коврике, но Вита не справилась бы с Максиком, и вообще, я понимала, что уже слишком большая, чтобы кататься на ручках у папы.

Может, все-таки стоит выдерживать диету, прекратить перекусывать потихоньку… Но когда папа предложил поужинать жареной рыбой с картошкой, я не стала возражать.

В ресторане я увидела на стене часы и испугалась. Папа заметил, куда я смотрю.

— Не волнуйся, Эм, еще нет двенадцати часов. Нам пока не грозит превратиться в тыквы.

Вита с Максиком захихикали. Я промолчала, налегая на картошку. Я еще и у младших половину картошки съела, пока собиралась с духом, чтобы спросить у папы об одной вещи.

— Ты ведь предупредил маму с бабушкой, что повезешь нас кататься, да, папа?

Он укоризненно покачал головой:

— Что ты все суетишься, Эм? Вы — мои дети. Я не обязан спрашивать разрешения, когда мне хочется вас развлечь.

Мне было страшно приятно, что папа и меня включил в понятие «мои дети». Но тревога у меня внутри все росла.

— Папа, но, если ты им ничего не сказал, они же будут беспокоиться, куда мы делись.

— Перестань, Эм. Не порти нам все удовольствие, — сказал папа.

— Да, Эм, заткнись, — поддакнула Вита. — И кончай лопать мою картошку. Я хочу построить из нее домик.

— Да, заткнись, заткнись, заткнись, — завелся Максик.

Бабушка всегда сердится, если кто-нибудь из нас говорит «заткнись». Максик кривлялся, повторяя это слово без конца.

Они оба начали дурить, потому что очень устали. Я тоже устала. Я чувствовала, что вот-вот разревусь, как маленькая, от обиды. Это нечестно! Я никому не хотела портить удовольствие. Просто я не могла не думать о маме с о том, как они сейчас беспокоятся.

— Может быть, позвоним маме? — выдавила я.

— Незачем, — ответил папа. — Мы сейчас поедем домой, если ты этого хочешь.

— Нет, мы не хотим! — закричала Вита. — Мы хотим быть с тобой, папа. Мы хотим остаться с тобой до утра.

— Да, до утра, — сказал Максик, хотя глаза у него закрывались сами собой, а подбородок чуть не утыкался в тарелку с недоеденным ужином.

Я закусила губу и ничего больше не сказала. Папа заплатил по счету и взял Максика на руки.

— Меня тоже! — заорала Вита, протягивая ручки, точно детсадовский карапуз.

Папа кое-как взял на руки и ее. Я потопала за ним.

— Знаешь что я тебе скажу, Эм, — сказал папа, с трудом повернув ко мне голову. — Раз дети так устали, мы могли бы переночевать в какой-нибудь небольшой гостинице, а завтра я отвезу вас домой.

— Но… но у нас с собой нет пижам и ничего для купания… — растерялась я. — И в школу опоздаем…

— О боже, да не будь же ты такой занудой.