У Лоренцы перехватило дыхание, она выдернула свою руку из-под руки барона, желая взглянуть ему в глаза.

— Честное слово, можно подумать, что и вы подпали под очарование военных труб? Вы не желаете мне случайно сообщить, что тоже отправляетесь воевать?

Барон посмотрел на невестку с иронической усмешкой.

— Эхе-хе! Не могу не признать, что соблазн велик! В нашем короле есть что-то подмывающее! Будь я на десяток лет помоложе и не имей я долга оставаться при своих дамах и оберегать их, не знаю, устоял бы я перед возможностью вновь скакать на коне за белым плюмажем «нашенского Генриха»! Но теперь вы можете быть спокойны, — продолжал он со вздохом, беря руку невестки, — прежде чем бежать на помощь «ангелу» Его Величества, я должен оберегать ангела Тома. А теперь нам всем пора отправляться спать. День для всех был очень и очень тяжелым.

— Только не для королевы. Она просто сияет.

— Потому что для нее продолжается волшебная сказка. Теперь она будет готовиться к своему «торжественному въезду» в столицу. Завтра вы займетесь приготовлениями вместе с ней, и это вам поможет отвлечься от тревоги.

— Сомневаюсь, что это мне поможет! — прошептала Лоренца.

Спала Лоренца беспокойно, беспрестанно думая о Тома, который остался теперь в Брюсселе только с де Буа-Траси, и их обоих там подстерегали на каждом шагу опасности. Когда она поутру пришла в Лувр и приступила к своим служебным обязанностям, она сразу заметила, что атмосфера как-то изменилась. Королева еще спала, и в покоях все говорили шепотом. Зато король проснулся, едва забрезжил свет. Морфея спугнула сова, что ухала чуть ли не всю ночь возле окна королевской опочивальни. Едва открыв глаза, король вспомнил обо всех дурных предзнаменованиях и, охваченный скверным предчувствием, расхаживал теперь по покоям, заложив руки за спину и немного ссутулившись. Время от времени он заговаривал с кем-то из присутствующих. Король ждал де Сюлли, но его пока не было. У министра расстроился желудок, и он не мог покинуть дом.

— И все же нам нужно с ним поговорить, — пробурчал король. — Если он не может приехать ко мне, то мне придется отправиться к нему.

Едва он успел произнести эти слова, как в покои вошел юный герцог Цезарь Вандомский, старший из детей Генриха от Габриэль д'Эстре, которого он прошлым летом женил на Маргарите де Водемон-Лоррен. Генрих очень любил этого привлекательнейшего шестнадцатилетнего юношу, упрекая его только в одном: почти нескрываемом пристрастии к лицам своего пола. Девушки юного герцога не воодушевляли. По всем остальным своим качествам безудержно храбрый и гордый юноша вполне мог стать королем, но он никогда бы не пошел против своего отца, которого очень любил. Этим утром герцог был очень взволнован.

— Я пришел умолять вас не выходить сегодня, сир! Речь идет о вашей жизни! Великая ясновидящая по имени Лабрус предсказала, что вы умрете сегодня до захода солнца.

— Вы, что, заглянули в альманах? Эта Лабрус, выжившая из ума безумица, принадлежит дому де Суассонов. Сейчас все только и говорят о моей смерти, но он хочет выделиться, назначив именно сегодняшний день! Смешно слушать!

— Нет ничего смешного. Напротив, все очень логично. До вашего отъезда в Брюссель сегодня — единственный день, когда нет никаких церемоний, а значит, нет и дополнительной охраны и вашей свиты. Сегодня до вас гораздо легче добраться.