|
Узнать о том, что происходит в тюрьмах, не слишком трудно. У меня сохранились друзья в парламенте, который будет судить убийцу. А что касается преступника, то он упорно повторяет все, что сказал с самого начала: он действовал один, потому что Божьему избраннику не нужны помощники, дабы исполнить волю Господа. Несмотря на тяготы заточения, он чувствует себя счастливым... даже при мысли о муках, которые его ожидают. Он убежден, что его наделили сверхъестественной силой. Известно еще, что когда его поместили в особняке Рец, его там навещали иезуиты. Я бы пожертвовал своей бородой, лишь бы узнать, для чего д'Эпернон поместил преступника на сутки в своем доме! Вот и все, что мне известно. Но факт, что убийца приехал из Ангулема, говорит о многом.
— Вы думаете, что герцог... — Увяз в этой грязи по шею? В этом у меня нет никаких сомнений. Но одно дело быть уверенным, а другое — поймать с поличным. Герцог очень ловкий человек. — Я думаю, что вы не менее искусны. — У меня нет его хитрости. Я уж не говорю о ненависти, он ненавидел короля за то, что тот занял трон его обожаемого Генриха III. Но теперь д'Эпернон во власти тяжелейшего разочарования: он предпринял дьявольские усилия, чтобы открыть себе путь к власти, а теперь вынужден наблюдать, как день за днем возрастает могущество Кончини. Страдают не только его амбиции, смертельно уязвлена его гордость. Но вот мы и приехали. Последуйте моему совету незамедлительно. А я постараюсь узнать, где находятся ваш супруг и де Буа-Траси. Вечером того же дня барон Губерт вернулся к себе в имение, забрав с собой Бибиену, которая была не слишком рада разлуке с Лоренцой, и маленького Николя. Кормилица согласилась уехать только на том условии, что оставляет Париж ненадолго, что в Курси непременно отыщется славная бездетная семейная пара, которая тем охотней возьмет к себе мальчика, что за него будут платить до тех пор, пока он не сможет пойти учеником к садовнику. Барон по-прежнему мечтал увидеть Николя садовником и, надо сказать, успел к нему привязаться.
16 мая, в день, когда должны были начаться празднества по поводу «торжественного въезда», начался суд над Равальяком под председательством господина де Арлэ. Три дня убийцу допрашивали с пристрастием, но не получили от него сведений о сообщниках даже тогда, когда пригрозили привезти из Ангулема его отца и мать и казнить их. Убийца был по-прежнему преисполнен гордостью, провозглашая, что нанес удар, повинуясь воле Божией, ради спасения французского народа, который, без сомнения, ему за это благодарен. Однако он несколько растерялся, когда 27 мая его привезли для исполнения приговора на Гревскую площадь, и толпа встретила его появление разъяренным ревом. Цепочки солдат с трудом удерживали это бушующее гневом море, которое немного приутихло, узнав, какой немыслимо жестокой казни будет подвергнут убийца. Нунций Убальдини отослал Папе Павлу V короткое сообщение о состоявшейся казни: «Привели в исполнение приговор над несчастным, который убил короля. Ему сожгли руку, которая совершила цареубийство, лили смолу и свинец на раны, а затем четыре лошади разорвали его на части. Он постоянно твердил, что подвигло его на убийство религиозное рвение, но в конце концов раскаялся в заблуждении, признав ошибку и свой грех, и умер «в святости» и стойко...» После набожных восхвалений Господу Убальдини делает любопытную приписку: «Странно, что в частных письмах, датированных 13 маем, доставленных королеве из Фландрии, говорилось, что король Франции был убит...» За несколько дней до получения послания своего нунция Павел V, давая аудиенцию послу Франции, грустно сказал ему: — Вы потеряли хорошего господина, а я доброго старшего сына. Говоря это, Папа не кривил душой. Он, хотя и опасался, что реформированная церковь может широко распространиться во Франции, еще больше боялся гегемонии Габсбургов, не важно, укрепившихся с помощью испанского королевского дома или же благодаря императорскому дому Германии, поэтому он был весьма заинтересован в равновесии между Парижем и Мадридом. |
