— Она на вас донесла?

— Нет, конечно, нет. Появление стражи ее крайне изумило, но она проявила ко мне немалую доброту, передав стражникам деньги, чтобы со мной в тюрьме не обращались слишком уж дурно.

— А почему вы обратились к мадам де Курси?

— Я часто видела ее в доме мадам де Верней в то время, когда ее обвиняли в убийстве ее старика-мужа. Она, бедняжка, не выглядела тогда счастливой!..

— А господин д'Эпернон? Вы тоже его видели у госпожи де Верней?

— Нет, но я присутствовала при их встрече в церкви Сен-Поль-Сен-Луи, примерно три года тому назад. Мне поручили следить, чтобы никто к ним не приближался и не нарушал их беседу. Разумеется, мадам де Верней была в маске, но поскольку сопровождала ее я, то какие у меня могли быть сомнения?

Королева Маргарита молчала, д'Эскоман тоже, затем Марго спросила:

— Готовы ли вы повторить сказанное вами перед третьими лицами... или перед судьями?

— Без малейших колебаний!

— Хорошо. Приходите сюда послезавтра.

Если в этот вечер Жаклин д'Эскоман вернулась в свою жалкую комнатенку возле Моста менял немного успокоенная и преисполненная надеждами, то о бароне Губерте, возвратившемся в Ангулемский дворец, этого нельзя было сказать. Он вернулся поздно, и все уже поужинали, не дождавшись его. Хотя аппетита ни у кого не было, ужинали из уважения к поварам герцогини, которая очень ими гордилась и всячески заботилась об их репутации. Дамы рассеянно грызли какие-то сладости, когда к ним присоединился барон Губерт, попросив для себя только бокал сансерского вина и кусочек пирога. Его лицо было так мрачно, что ни одна из трех дам не отважилась спросить его о новостях. Решилась в конце концов Лоренца, тревога ее дошла до крайнего предела, и ей показалось, что она сейчас умрет.

— Прошу вас, отец! — воскликнула она. — Скажите же нам хоть что-нибудь! Даже если вы должны сообщить нам худшее. Тома...

Больше она не могла произнести ни слова, в голосе ее послышалось рыдание, и старый сеньор вздрогнул. Он повернул к невестке голову, взглянул на нее, но, похоже, не увидел. Выпив бокал вина, он изобразил на лице подобие улыбки и сказал:

— Нет. Я не думаю. Нет.

Все три женщины воскликнули в один голос:

— И что же?

— Я, — начал барон, — только что побывал в Сен-Жермене, где встречался с господином де Витри, его рота сегодня дежурила и... Он никогда не был в Брюсселе и не передавал письма королевы. Он не мог поверить, что кто-то посмел воспользоваться его именем, и даже позвал господина де Сувре, гувернера нашего юного короля, чтобы тот подтвердил то, что я знал и без него: господин де Витри вот уже несколько недель неотлучно находится возле Его Величества короля. Впрочем, мне не нужно было никаких подтверждений, его гнев был вполне убедителен.

— Но кто мог воспользоваться его именем, привезя письмо от регентши в сопровождении вооруженного эскорта? — встревожилась герцогиня.

— Именно это мне и предстояло узнать. На обратной дороге я заглянул в Арсенал к де Сюлли. Я нашел его крайне удрученным. Он сказал мне, что со дня на день ждет отставки, и его почти совсем отстранили от дел. Разумеется, регентша пока еще не прогнала советников покойного короля, но теперь они служат лишь украшением Королевского совета. И все они пришли к одной и той же печальной мысли: если кого-нибудь из них вдруг спрашивают о каком-нибудь государственном деле, то не для того ли, чтобы поступить ровно наоборот? Между тем казна, хранящаяся в Бастилии, тает на глазах.