– А я вот футбол очень люблю, – подключился к разговору Горохов.

– Мне до твоей любви нынче дела нет. Так что всем смотреть в оба и варежку не разевать. Тебя, Шура, это особенно касается.

– Особо? Это еще почему? Чем же я так отличился? – довольно безмятежно поинтересовался Шура.

– Да уж отличился.

– Что-то я вас не понимаю, товарищ майор!

– А я тебе сейчас объясню, – в глазах Зверева мелькнули недобрые огоньки. – Скажи-ка мне, друг мой любезный Александр, помнишь ли ты, зачем я тебя после того, как мы Мишку Шамана арестовали, на «Локомотив» отправлял?

Горохов захлопал глазами.

– Узнать, кто мог у Мишки нож украсть?

– Правильно! – Зверев закивал и положил молодому оперу руку на плечо.

– Я тогда с вахтером говорил, он меня заверил, что никто, кроме тренера и футболистов, в раздевалку в тот день не заходил.

– А если подумать?

– Чего тут думать?

– А ну, говори мне точно, что он тебе тогда сказал?! – рявкнул Зверев, и Шура затрясся.

Шура наморщил лоб и почесал затылок.

– Не понимаю я вас, товарищ майор…

– Ты вспоминай, Шура… вспоминай! Дословно, что он тебе сказал? Вспоминай – это очень важно!

Шура при этом окончательно скуксился.

– Дословно не помню. Вроде как…

– А не нужно мне вроде! Вахтер тебе тогда сказал, что никто из посторонних в тот день в раздевалку не входил! Разницу улавливаешь?

– Ну, не знаю, может, оно и так…

– В том-то и дело, что так! – продолжал Зверев. – Я тут недавно с тем вахтером сам встретился, ну и уточнил кое-что. Ты хоть понимаешь, что из-за твоей забывчивости мы столько времени вокруг да около ходили?

Корнев тут же забыл про свою язву:

– Погоди, Пал Васильевич! Ты хочешь сказать, что не только игроки и тренер в раздевалку входили? Получается, что круг подозреваемых у нас расширился?

– Судьи, уборщицы и прочие? – спросил Евсеев.

– Ну, на уборщиц я ставку не делаю, а вот на «прочие»… – Зверев потянул плечо Шуры на себя и отвесил парню дружеского «леща». – В тот день на «Локомотиве» игра шла, так этот обормот быстренько с вахтером посекретничал, а потом на трибуну помчался, чтобы на игру поглазеть. А ну, говори, стервец! Так дело было?

– Прости, Пал Василич, бес попутал! – Шура уже не говорил – лепетал. – Что мне сделать, чтобы свою вину искупить?

Зверев оттолкнул Шуру и беззвучно рассмеялся.

– Будет у тебя возможность вину загладить. По крайней мере, я очень на это надеюсь. Всем сегодня быть в готовности, едем прямо отсюда в половине четвертого… Поскольку Степан Ефимович сегодня с нами на футбол не идет, он даст нам дежурный автобус. А то мало ли, как оно все там обернется.

Корнев, услышав последние слова Зверева, только развел руками.

* * *

Скамейки на трибунах заполнялись медленно, Веня нервничал и постоянно озирался по сторонам. Сидевшие рядом с ним зрители спорили, оценивая шансы обеих команд на успех, обсуждали прошлогоднюю встречу, делали прогнозы и, разумеется, обсуждали игроков. Чаще всего звучала фамилия Ярушкина, на которого болельщики «Спартака» возлагали большие надежды. Веня ловил краем уха обрывки фраз, теребил и мял свернутую в трубочку «Комсомольскую правду» и то и дело кусал губы, потому что ему очень хотелось курить.

Когда трибуны заполнились почти до конца, Костин сумел наконец-то разглядеть Шуру Горохова, который сидел в первом ряду на другом конце стадиона.