– Почему вы не поете? – спросил он.

– Потому что не пою.

– Но вы были знаменитой. Я же видел плакат.

– Это вообще не о том.

– Просто это, наверное, было бы легче. В смысле для вас.

– Я не буду петь.

– Извините, – сказал Милгрим.

Желтый шлем

Милгрим взглянул на конверт. Посередине небрежными прописными буквами было выведено его имя, в нижнем правом углу стояли инициалы «п.м.». Памела. По весу конверт казался пустым. Внутри лежал прозрачный файлик с распечатанной на струйном принтере фотографией женщины-полицейского из «Кафе-Неро». Хотя снимок был сделан не в кафе. За спиной у женщины, вполне резкие, стояли собакоголовые ангелы из «Голубого дельфина». И свитер на ней был красный, хотя Милгрим различил ту же вышитую эмблему. В другой цветовой гамме. Кто снимал? Неужели Слейт? Похоже, она не видела, что ее снимают. Милгрим представил ее спящей в экономклассе его самолета в Англию.

Машину наполнили первые аккорды «Нажми на тормоза» Toots and The Maytals.

– Олдос, – произнес Олдос в свой айфон. – Да, конечно.

Он передал айфон Милгриму.

– У вас в руках, – сказал Бигенд.

– Это она, – ответил Милгрим. – Тогда же, когда я там был?

Помня совет Бигенда насчет телефонов, он не спросил, где и как добыли снимок.

– Более или менее, – ответил Бигенд и дал отбой.

Милгрим вложил айфон обратно в широкую ухоженную руку Олдоса.

Заброска

Холлис лежала, глядя на круглое дно птичьей клетки. Свежепостриженную Хайди она оставила в «Селфридже», где та собиралась проверить, сработают ли кредитные карточки муйла.

– Фицрой?

– Район. Роуз-стрит, сразу за Брунсвик-стрит. Там ярмарка художников. Мере меня водила. Мередит. Нас Ол Джордж познакомил.

Очевидно, имелся в виду «Олдувай» Джордж, гениальный клавишник «Тумб». У него был скошенный лоб питекантропа и, как выразился Инчмейл, больше ума в одном мизинце, чем у всех остальных «Тумб», вместе взятых. Стрижка машинкой «под двойку» выглядела обтягивающей черной шапочкой. Вроде кашемировых менингиток Клэмми, только не снимается. Массивные челюсти и скулы, постоянная щетина, умные, глубоко посаженные глаза.

– Я по ходу первым делом увидел ее «хаундсы». Девчачьи, – продолжал Клэмми.

– Понравилось?

– Сразу запал.

– То есть «хаундсы» вас объединили?

– Я их давно хотел. Аж до трясучки. Видел на этом дебиле Бертоне. Жирная жопа.

Холлис не первый раз слышала про жирную жопу Бертона – музыканта в группе, которую Клэмми терпеть не мог. Градус ненависти между исполнителями сильнее всего напрягал Холлис в мире рок-музыки. Она знала, что они не все такие, но на всякий случай держалась от них подальше.

– Так тебе понравились ее джинсы?

– Я типа намекнул, мол, знаю, что это.

– И?

– Она спросила, хочу ли я такие. Сказала, что знает про заброску.

– Про что?

– Про завоз.

– Откуда?

– Я чо, дурак лишние вопросы задавать? – серьезно ответил Клэмми. – Убиться как хотел. Она, такая, говорит, завтра. Говорит, вместе поедем.

Темнота наплывала на город, захватывая номер. Дно клетки висело над Холлис сгустившимся из сумерек НЛО: сейчас начнет излучать энергию, вытатуирует на ней круги, как на полях. Она внезапно ощутила морской гул лондонского транспорта.