ИНГЕБОРГ: Черт — надо же в жизни хоть как-то веселиться, Маунтстюарт.

Я: Согласен. Я люблю повеселиться. Как раз сейчас и веселюсь.

Они перебросились несколькими немецкими фразами.

Я: О чем это вы?

ПЕТРА: Ингеборг говорит, может, нам пристрелить вас и забрать ваши деньги?

ИНГЕБОРГ: Ха-ха-ха. Не волнуйтесь, Маунтстюарт, вы нам нравитесь.

Когда мы вернулись в отель, девушки вдруг пренеприятнейшим образом разжеманничались и настояли, чтобы я подождал в коридоре, пока они будут готовиться ко сну. Приготовились, кликнули меня.

Я переоделся в ванной комнате в пижаму и, выйдя оттуда, вызвал взрыв визгливого смеха. Теперь я ощущал себя викарием, опекающим девочек-скаутов. „Заткните хлебала“, — рявкнул я и опустился на мою потрескивающую койку. Попытался заснуть, однако они продолжали трепаться и курить, игнорируя мои жалобы и проклятия.

На следующий день [четверг, 13 октября] я проснулся рано, с болью в спине. Девушки спали, глубоко и основательно, Петра слегка похрапывала, Ингеборг сбросила с себя одеяло, выставив напоказ маленькие грудки. Я сошел вниз, позавтракал — кофе, сваренные вкрутую яйца, ветчина, сыр — в обществе трех многословных и громогласных китайских бизнесменов. Потом взял две булочки с ветчиной и маринованными огурчиками, завернул их в салфетки и рассовал по карманам: завтрак для девушек или ленч для меня.

Забрал из „Американ экспресс“ еще 100 долларов (думая, что с пугающей быстротой опустошаю фонды СКП) и пошел прогуляться, не особенно приглядываясь к городу, сознавая лишь, что здесь, похоже, много церковных колоколов — их скучный, ровный, вызывавший все нарастающее раздражение звон напомнил мне Оксфорд. Спустя минут десять я заметил, что за мной следует молодой человек в куртке оленьей кожи и джинсах. У него были блестящие длинные волосы и мексиканского пошиба усы. Я свернул за угол и, поджидая его, остановился в пятне еле теплого солнечного света.

— Привет. Могадишо, — сказал он.

— Могадишо. Я Маунтстюарт.

— Юрген. Какого хрена делают с вами эти девки?

— Они настояли на том, чтобы приехать сюда. Я думал, это часть плана.

— Дерьмо, — Юрген выпалил несколько немецких ругательств. — Деньги с вами?

— В настоящей момент не при мне.

— Принесите их вон в то кафе. Через час.

Я потащился обратно в отель, где увидел девушек, сидевших в салоне для постояльцев, читая журналы и, об этом можно и не говорить, куря.

— Чем займемся сегодня, Маунтстюарт? — спросила Петра.

— Сегодня свободный день, — ответил я. — Развлекайтесь, как хотите.

— Это в Цюрихе-то? — скривилась Ингеборг. — Большое спасибо, Маунтстюарт.

— Веселитесь. Не забыли?

В номере я уложил сумку, спустился вниз не лифтом, но лестницей, — оказалось, впрочем, что нужды в предосторожностях не было, девушки ушли. Я расплатился по счету и пошел в указанное мне кафе на встречу с Юргеном. Тот появился минут десять спустя, неся плоский чемоданчик.

— Это вам, — сказал он, вручая мне чемоданчик. Я отдал ему конверт с долларами и он впервые за наше знакомство, выдавил из себя улыбку, хотя деньги все же старательно пересчитал. Покончив с этим, засунул конверт в карман и пожал мне руку.

— Скажите Джону, что мы готовы, — сказал он. — Удачи.

Я поймал трамвай, идущий к железнодорожному вокзалу и купил билет до Гренобля. Оттуда я намеревался отправиться на север, в Париж, и через Кале вернуться в Англию. Джон Вивиан настаивал на том, чтобы я возвратился домой через другой порт.

В ту ночь, в Гренобле, я сидел в баре отеля неподалеку от железнодорожного вокзала и смотрел вечерние новости.