Она сама очень успешно работала по убийствам и особо тяжким преступлениям, и имела непререкаемый авторитет не только среди коллег, но и у тех, с которыми денно и нощно боролась. Она сбилась со счета, сколько раз ей угрожали, предлагали успокоиться, серьезно предупреждали и пытались подкупить, и каждый раз напрасно, отчего в определенных кругах ее прозвали Багирой. Возможно, за смуглость кожи и черные, как смоль волосы. Возможно, за особый талант раскалывать даже идущих в полный отказ преступников. Возможно, за умение в нужный момент показать зубы…

На первый взгляд, мало кто мог заподозрить в ней сотрудника милиции. Неудивительно, что капитан тоже не стал исключением. Она умела расположить к себе кого угодно — улыбка у нее была просто потрясающей. И глаза… На эти глаза покупались абсолютно все, кто ее видел впервые, и только потом, кое-кто воочию убеждался, что они могут отсвечивать сталью, наливаться гневом и темнеть, как темнеет грозовая туча, предвещая громы и молнии. И только по телефону она совершенно не научилась разговаривать, не сумев даже за двадцать лет службы выработать командирский голос. Вероятно, потому что так и не прибавила в весе, а форма была лишь на размер больше размера ее дочери.

— Это что за секс по телефону? — осведомился у ее зама Виктора Первушина новый начальник управления, когда она первый раз пыталась ответить на его звонок. Услышав в трубке по-девичьи звонкий голосок: «Полковник милиции Карасева…», генерал не понял, бросил в сердцах трубку, и накинулся теперь уже на Первушина. — Девок развели в оперативном подразделении? Бордель! Где Карасева? Почему не на службе?

Конечно, недоразумение тут же разрулили, но с тех пор генерал посматривал на Надежду с подозрением, и как только представился случай, нашел ей замену — сына своего однокашника по Омской школе милиции.

Надежда подозревала, вернее, почти не сомневалась, что существовал еще один подводный камень, о котором генерал не посчитал нужным упомянуть при последней встрече. Он старался быть деликатным, и объяснил Надежде, что это приказ высшего руководства не назначать женщин руководителями оперативных служб. Она и без него все знала, и все же было очень обидно, очень! Надежда действительно никогда не давала поводов, чтобы ее обвинили в слабости, неисполнительности, и в неумении управлять своевольной ордой молодых крепких мужиков. Рука у нее, как раз была железной, и вожжи она никогда не выпускала, правда, редко ругалась матом. И если вдруг взрывалась, то сослуживцы знали, дела обстоят, хоть святых выноси….

А в жизни случалось всякое! Однажды Надежда целый месяц спала с пистолетом под подушкой, потому что главарь одной из банд, по информации доверенного лица, заявил в близком кругу, что не успокоится, пока не поквитается с этой ментовской сукой. Начальник криминальной милиции, полковник Богучаров велел ей не подходить к двери, а если кто вздумает звонить в нее ночью, не задумываясь, стрелять сквозь дверь.

В тот раз все обошлось, но два раза ее и впрямь чуть не убили, трижды она была ранена при захвате особо опасных преступников, однажды — очень серьезно, после чего три месяца отлежала в госпитале. И всякий раз, подлечившись, возвращалась в угрозыск. Тогда ей казалось, что сослуживцы и начальство ни дня не способны прожить без нее, вопросики возникали даже тогда, когда она лежала в реанимации с простреленным легким.

Но бывали и радостные моменты, связанные обычно с успехами дочери, задержанием очередного преступника, ростом процента раскрываемости преступлений… Правда, она не слишком любила праздники.