Михаил Шолохов. О Колчаке, крапиве и прочем
Вот вы, гражданин мировой судья... то бишь, народный... объясняли на собрании, какую законную статью приваривают за кулачное увечье и обидные действия. Я и хочу разузнать всчет крапивы и прочего... Я думаю, что при Советской власти не должно быть подобных обхождениев, какое со мною произвели гражданы. Да кабы гражданы - еще пол-обиды, а то бабы! Посля этого мне даже жить тошно, верьте слову! С весны заявляется в хутор наша же хуторная - Настя. Жила она на шахтах, а тут взяла и приехала, черт ее за подол смыкнул! Приходит ко мне наш председатель Стешка. Поручкались с ним, он и говорит: - Ты знаешь, Федот, Настя с шахтов приехала. Стриженная под иголку и в красном платке! Ну, в платке и в платке, мне-то что за дело? Конешно, обидно: баба, а почему вдруг стриженая? Однако смолчал, спрашиваю: - На провед родины явилась иль как? - Какое там на провед!..- говорит.- Баб наших табунить будет, организацию промеж них заколачивать. Теперя лупай обоими фонарями, свети в оба! Чуть тронешь свою бабу,- за хвост тебя, сукиного сына, да в собачий ящик! Поговорили о том о сем, он и делает мне предложение: - Отвези ее, Федот, в волость. Она при документе и следует туда занимать женскую должность, навроде женисполком, что ли, чума их разберет. Вези за счет мово уважения! Я ему резон выкладываю: - Вам, Стеша, уважение, а мне тольная обида. В рабочую пору лошадь отрывать несходно. - Как хочешь, - говорит, - а вези! Приходит ко мне эта Настя. Я, чтоб не мутило на нее на стриженую глядеть, с глаз долой скрылся, ушел в степь за кобылой. А кобыла у меня, доложу вам, от истинного цыгана: бежит - земля дрожит, упадет - три дня лежит, одним словом, помоги поднять да давай менять. Я до скольких разов на нее с топором покушался, жалко только - сжеребанная... Покель я ее ловил да уговаривал - Нe брыкайся, мол, дура, не абы кого повезешь, а женскую власть, а Настя с моей супружницей уж скочеталась. - Бьет тебя муж? - спрашивает. А моя сдуру, как с дубу: - Бьет! - говорит. Привел я кобылу только в хату, а Настя ко мве: - Ты за что это жену бьешь?.. - Для порядку. Не будешь бить - упрется. Баба как лошадь: не бьешь - не везет. - Не то что жену, а и лошадь бить нельзя - Это она меня обучает. Поговорили маленько и поехали. Только я для хитрости кнут-то не взял. Едем шагом, так уж скупо едем, будто горшки везем. - Езжай шибче! - говорит Настя. - Как я могу шибче ехать, ежели кобылу бить нельзя? Промолчала и губы поджала. Сидит не шелохнется, а мне того и надо, лег в задок, дремлю. Кобыла, не будь дура, стань. Так Настя, веришь, господин гражданин... ну, одним словом, как тебя?.. сена клок в руки да вперед кобылы и чешет и чешет. А до волости восемнадцать верст. К утру доехали. Настя-то плачет. Подлецом меня обзывает, а я ей говорю: - Назови хоть горшком, да в печь не сажай! Обратным путем зло меня забрало. Сломил хворостинку толщиной чуть что поменьше телеграфного столба, кобылу свою нашквариваю, из хвоста пыль выколачиваю. - Равноправенства захотела? Получай! Получай! Во двор въехал, шумлю бабе: - Распрягай, такая-сякая! - Сам не барин - И ручкой этак c, порога махает. Я к ней и за чуб. Только что ж... Одна непристойность... Раньше, как она в страхе жила, так моргнуть, бывало, боялась, а тут ни с того ни с чего черк меня за бороду и разными иностранными словами... Это при детях-то. А ведь у меня девка на выданье. Баба она при силе и могла меня поцарапать, да ведь как! Начисто спустила шкуру, вылез я из ней, ровно змея из выползня. А все Настя - лихоманка стриженая!.. С этого дня получилась промеж нас гражданская война. Что ни день бьемся с моей дурой до солнечного захода, а работа стоит. |
