Потом пообедала в камере Марии Анхелы и пошла к себе отдохнуть в час сьесты. К вечеру, закончив вязанье, она сказала девочке с непонятной грустью:
— Если когда-нибудь выйдешь из этой тюрьмы или если отсюда первой выйду я, не забывай меня. Большего мне и не надо.
Смысл этих слов Мария Анхела поняла только наутро, когда ее разбудили вопли тюремщицы. Оказалось, что Мартина не ночевала в своей камере. Обшарили весь монастырь, но она исчезла без следа. Осталась только краткая записка, написанная заковыристым почерком Мартины и найденная Марией Анхелой под подушкой: «Буду молиться за вас три раза на день, чтобы вы были счастливы».
Мария Анхела еще глядела на неожиданное послание, когда к ней ворвалась настоятельница с викарией и другими монастырскими прислужницами в сопровождении караула солдат, вооруженных мушкетами. Она схватила Марию Анхелу за плечо и взревела:
— Ты — соучастница и будешь наказана!
Девочка так смело и дерзко вскинула руку, что настоятельница оторопела.
— Я видела, как они вышли.
Настоятельница пробормотала:
— Она была не одна?
— Их было шестеро, — сказала Мария Анхела.
Такого не могло быть, они не могли незаметно пролезть через окно, перед которым возвышалась каменная стена.
— У них были крылья, как у летучих мышей, — сказала Мария Анхела и замахала руками, как крыльями. — Они вылетели в окно и понеслись куда-то за море.
Капитан караула перекрестился и грохнулся на колени.
— Святая Дева Мария… — пробормотал он.
— …непорочно зачатая, — подхватили все остальные.
Свой, на сей раз удавшийся, побег Мартина продумала до мелочей и хранила в глубокой тайне план бегства, узнав, что Каэтано ночует в монастыре. Только одного не смогла продумать или просто это забыла: запереть изнутри вход в тоннель. Те, кто расследовал, каким образом скрылась беглянка, нашли водосток открытым, поняли причину и тотчас наглухо забили ход с обеих сторон.
Марию Анхелу тут же препроводили в келью-карцер для затворниц — и заперли дверь на висячий замок. В тот вечер при полной луне Каэтано до крови изранил руки, пытаясь пробиться в подземный ход.
Не сознавая того, что делает, в полном отчаянии побежал он к маркизу. Распахнул дверь ногой и ворвался в пустой дом, который внутри был так же освещен, как снаружи, потому что белые стены призрачно отражали лунный свет из окон. В брошенном доме царил полный порядок: безупречная чистота, аккуратно расставленная мебель; в вазах свежие цветы. Жалобный скрип дверных петель растревожил псов, но Милашка Оливия осадила их суровым окриком. Каэтано разглядел ее в зеленоватой тени открытого патио, блистательную и роскошную в одеждах маркизы с венком из живых, до одури благоухающих, камелий на голове, и поднял руку для благословения:
— Ради Бога, скажи: кто ты?
— Душа неприкаянная, — сказала она. — А вы?
— Я — Каэтано Делауро, — сказал он, — и пришел на коленях молить сеньора маркиза меня выслушать.
Глаза Милашки Оливии сверкнули гневом.
— Нечего сеньору маркизу слушать развратника, — сказала она.
— Кто вы такая, чтобы так говорить?
— Я — госпожа в этом доме.
— Ради Господа Бога и всех святых, — сказал Делауро, — передайте маркизу, что я пришел к нему с известием о его дочери. |