Поработали и буде. Ежели встречу там где – шампанеей до краев налью. Да просто заходи в лучший готель и спроси Никанора Сырцова – там я и буду. А може, я в Васькиной газете публиковаться буду: «Такой-то Никанор Гаврилов Сырцов разыскивает родных и знакомых на предмет выпивки с соответствующей закуской». А в кабак мы с тобой будем ходить только в Петькин: пусть нам негры да венгерцы дурака ломают. Поддержим приятеля, хе-хе! Хай живе Украина!
Журавлиный треугольник отделился от перил, взмахнул крыльями и плавно понесся в трюм на предмет насыщения своих пернатых желудков.
Пока все беженство кое-как утрясалось, пока я лично устраивался – никто из журавлиного треугольника не попадался мне на глаза.
Но однажды, когда я скромно ужинал в уголке шумного ресторана, ко мне подлетел головной журавль – Никанор Сырцов.
– Друг! – завопил он. – Говорил, шампанеей налью – налью! Пойдем до кабинету. Какие цыгане – пальчики оближешь! Как зальются – так или на отцовскую могилу хочется бежать, или кому-нибудь по портрету заехать. Благороднейшие люди.
Он сцепился со мной на абордаж, после долгой битвы победил меня и, взяв на буксир, отшвартовал «до кабинету», который оказался холодной, дымной, накуренной комнатой, наполненной людьми. В руках у них были гитары, на плечах – линялые кунтуши, на лицах скука непроходимая.
– Эх, брат! – воскликнул Сырцов, становясь в позу. – Люблю я тебя, а за что, и сам не знаю. Хороший человек, чтоб ты сдох! Веришь совести – вторую тысячу пропиваю!.. А ну, вы, конокрады, ушкварьте: «Две гитары за стеной»!
Пел Сырцов, рыдал Сырцов в промежутках, и снова плясал Сырцов, оделяя всех алчущих и жаждущих бокалами шампанского и лирами.
– Во, брат! – кричал он, путаясь неверными ногами в странном танце. – Это я называю жить сложа руки! Вот она, брат, это и есть настоящая жизнь! Ой, жги, жги, жги!
Последний призыв Никанора цыгане приняли вяло и вместо поджога только хлопали бокал за бокалом, зевая, перемигиваясь и переталкиваясь локтями. Впрочем, и сам Сырцов не мог точно указать, какой предмет обречен им на сжигание.
– Постой, – попытался я остановить пляшущего Никанора. – Расскажи мне лучше – что поделывают твои приятели? Открыли ресторан? Издают газету?..
– А черт их знает. Я восьмой день дома не был – так что мне газета! На нос мне ее, что ли?
Около знаменитого ресторана «Георгия Карпыча» раздался нечеловеческий вопль:
– Интер-р-есная газета «Пресс дю суар»!1 Купите, господин!
Я пригляделся: вопил издатель из журавлиного треугольника.
Очевидно, вся его издательская деятельность ограничилась тем, что он издавал вопли, с головой уйдя в несложное газетное дело сбыта свежих номеров.
– Что же это вы чужую газету продаете, – участливо спросил я. – А своя где?
– Дело, это… налаживается, – нерешительно промямлил он. – Еще месяц, два и этого… С разрешением дьявольски трудно!..
– А что ваш приятель, как его дело с рестораном?
– Пожалуйте! Тут за углом, второй дом, вывеска. Навестите, он будет рад.
1 «Вечерняя газета» (фр.).
«Слава Богу, – подумал я, идя по указанному адресу, – хоть один устроился».
Этот последний, увидав меня, действительно обрадовался.
Подошел к моему столику, обмахнул его салфеткой, вынул из кармана карточку и сказал:
– Вот приятная встреча! Что прикажете? Водочки с закусочкой, горячего или просто чашку кофе?
– Вы что тут, в компании? Нашли дурака-грека с деньгами?
– Нет, собственно, он нашел меня, дурака. |