|
Он относится к тем сочинениям, которые интересуют отнюдь не только специалистов по буддизму махаяны, но и – благодаря своей глубокой человечности и еще более глубокому прозрению таинств души – привлекают к себе прежде всего неспециалистов, стремящихся расширить свое понимание жизни. Со временем выхода в свет "Бардо Тходол" стал, если так можно выразиться, моим постоянным спутником, которому я обязан не только многими импульсами и познаниями, но и весьма важными интуициями. В отличие от египетской Книги мертвых, о которой можно сказать или очень немного, или очень много, "Бардо Тходол" содержит человечески понятную философию и обращен к человеку, а не к божествам или дикарю. Его философия есть квинтэссенция буддийской психологической критики и в качестве таковой обладает, можно сказать, огромным преимуществом. Не только "гневные", но и "дружелюбные" божества суть сансарические проекции человеческой души – вот мысль, которая кажется просвещенному европейцу само собой понятной лишь потому, что напоминает ему о его собственных банализирующих упрощениях. Однако тот же европеец не воспринял бы эти божества в то же время и в качестве реальных если бы их объявили недействительными по той причине, что они являются проекциями. Но это под силу "Бардо Тходол", превосходящему как просвещенного, так и непросвещенного европейца в некоторых самых важных метафизических постулатах. Антиномичный характер любых метафизических высказываний, так же как и идея качественных различий между ступенями сознания и соответствующими им метафизическими реальностями, молчаливо подразумеваются повсюду в "Бардо Тходол". Величественная двузначность образует задний план этой необычной книги. Может быть, у западного философа это не вызовет симпатии, ибо Запад любит ясность и однозначность, из-за чего одни стоят горой за утверждение "бог есть", а другие столь же ревностно – за отрицание "бога нет". Что, интересно, делали бы эти враждующие братья с таким, например, предложением: "Познавая пустотность собственного ума в качестве природы будды и рассматривая таковую в качестве собственного сознания, ты пребываешь в состоянии божественного ума Будды"?
Боюсь, что подобные высказывания не встретят сочувствия у нашей западной философии, так же как и теологии. "Бардо Тходол" – в высшей степени психологичная книга, а они все еще находятся на средневековой, допсихологической стадии, где выслушиваются, поясняются, защищаются, критикуются и аргументируются лишь те высказывания, которые делаются в условиях, когда высказывающаяся инстанция единодушно снята с повестки дня как не значащаяся в программе. Однако метафизические утверждения суть высказывания души, и потому они психологичны. Западному уму эта само собой разумеющаяся истина кажется либо уж очень само сабо разумеющейся, когда он по понятной враждебности впадает в просвещенчество, либо недопустимым отрицанием метафизической "истины". Слово "психологический" на его слух всегда звучит как "всего лишь психологический". "Душа" кажется ему чем-то крошечным, неполноценным, личным, субъективным и тому подобным. Поэтому предпочитают пользоваться словом "дух", всегда при этом ненароком принимая такой вид, будто о "духе", может быть, и впрямь высказано нечто весьма субъективное, – конечно, только о "всеобщем" или даже, если возможно, об "абсолютном" духе. Эта немного смешная самоуверенность служит видимо компенсацией за плачевно маленькую душу. Так и кажется, что Анатоль Франс в своем "Острове пингвинов", вкладывая в уста Екатерины Александрийской просьбу к господу богу "de leur асcorder unе ame immortelle, mais petite", выражает обязательную для всего Запада истину. Душа делает свои метафизические высказывания благодаря врожденной божественной творческой силе, – это она "полагает" дистинкции метафизических сущностей. |
