Сестра снова повернулась к отцу и зло глянула на него.

— Но я ведь не так давно купил тебе шпильку и гребень.

— Да, купил. Ну и что, ты и должен бил купить.

Сестра вытащила из волос шпильку, украшенную искусственными белыми хризантемами, и швырнула на пол.

— Возьми свою шпильку.

Отец поморщился:

— Не делай глупостей.

— Чего же ждать от меня, глупой? Я глупая, не то что Син-тян. И моя мама была глупой…

Побледневший Синтаро оказался свидетелем этой сцены. Когда сестра расплакалась, он молча подобрал с пола шпильку и стал нервно обрывать лепестки с цветка.

— Что ты делаешь, Син-тян?

Сестра как безумная схватила его за руку.

— Ты же сама сказала, что шпилька тебе не нужна. А раз не нужна, не все ли равно, что я с ней сделаю? Женщины любят ссориться, ну и ссорься, пожалуйста…

Синтаро поднял рев, и они с сестрой стали драться, вырывая друг у друга шпильку, пока на цветке не осталось ни одного лепестка… Сейчас Синтаро удивительно отчетливо представил себе душевное состояние сестры, лишившейся матери…

Синтаро стал прислушиваться. Кто-то, стараясь неслышно ступать, поднимался по темной лестнице… Вдруг раздался голос Мицу:

— Господин…

Кэндзо, который, казалось, спал, сразу же поднял голову с подушки:

— Что случилось?

— Вас зовет госпожа.

— Хорошо. Иду.

После ухода отца Синтаро неподвижно застыл на постели с широко открытыми глазами, прислушиваясь к тому, что делается в доме. И почему-то в его памяти вдруг всплыло далекое светлое воспоминание, никак не связанное с трагичностью этой минуты.

…Это тоже случилось в то время, когда он учился в начальной школе, мать взяла его с собой на кладбище на могилу отца. Был солнечный воскресный полдень — среди сосен и живой изгороди ярко белели цветы магнолий. Мать подошла к небольшой могилке и сказала, что это могилка отца. Синтаро остановился и слегка склонил голову:

— Надеюсь, больше ничего от меня не требуется?

Поливая могилу, мать с улыбкой на него посмотрела:

— Ничего.

К отцу, которого он не знал, Синтаро относился с теплотой. Но этот жалкий каменный столбик не вызывал в нем никаких чувств.

Мать постояла еще некоторое время, сложив руки. Вдруг раздался выстрел духового ружья. Синтаро, стоявший за спиной матери, пошел в ту сторону, откуда донесся выстрел. Обойдя живую изгородь, он очутился на узкой тропинке — там мальчик с виду старше Синтаро, державший духовое ружье, и двое его младших братьев с жалостью смотрели на вершину какого-то дерева, которую, точно дымом, обволокло начавшими распускаться почками…

В это время послышались шаги на лестнице. Синтаро с тревогой приподнялся на постели.

— Кто это?

— Ты не спишь?

Это был голос Кэндзо.

— Что случилось?

— Я ходил вниз, меня мама звала.

Отец произнес это с унылым видом и снова лег в постель.

— Зачем она тебя звала, ей хуже?

— Нет, просто хотела сказать мне, чтобы я завтра, если пойду на фабрику, надел летнее кимоно, которое лежит в верхнем ящике комода.

Синтаро жалел мать. Хоть она и была женой совершенно чужого ему человека.

— Как все это тяжело! Она так страдает.

— Может быть, попросить Тодзаву-сана сделать ей еще укол?

— Нет, пожалуй, нельзя так часто делать уколы.

— Ну что ж, нельзя так нельзя, но все равно как-то надо облегчить ей страдания.

Синтаро казалось, что Кэндзо пристально смотрит на него.

— Твоя мать святая женщина… За что же на ее долю выпали такие муки?

Оба помолчали.