Естественно, что в самой Польше поляк мог делать какую угодно карьеру, владея только польским языком. Но, если он владел русским или немецким, то мог стать сколь угодно крупным чиновником в Петербурге и во всей Российской империи. Приводить примеры поляков-генералов, генерал-губернаторов, ученых и чиновников можно долго… Прозвучат сотни имен, включая Пржевальского, Достоевского, Войцеховского, Чарторыйского, Горбовского, Ягужинского, Семевского, Крафта, Василевского, Коханьского, Милорадовича, Потемкина, Дубенского, Тухачевского, Глунку… Нет, всех невозможно перечислить.

Однако во многих польских книгах по истории, даже в учебниках, восстания 1830–1831 гг. и 1846 года описываются и объясняются по-разному. Несмотря на то, что масштаб событий примерно одинаков — убитых поляков около 10 тысяч в 1831 и около 12 тысяч в 1846 году. Но восстание 1830–1831 годов назвали русско-польской войной, в которой бунт «хороших» поляков был подавлен «плохими» русскими. Восстание же поляков против австрийцев в 1846 году — мелкий конфликт между почти родными людьми — европейцами. Ну, что-то не до конца поняли те и другие. Бывает…

Ведущий специалист по истории России профессор истории Лондонской школы экономики Доминик Ливен — один из немногих на Западе, для кого научная истина весит больше, чем пропагандистские клише. Вот его трезвый взгляд: «В то время империи были единственным способом существования великих держав. Представление о том, что, если бы Россия в XIX веке вдруг решила оставить свои балтийские или польские владения, она бы превратилась в прекрасную небольшую демократию, совершенно неверно. Если бы это произошло, то Россией управлял бы кто-нибудь другой — это ведь был век империализма. В XIX веке не было другой альтернативы, кроме как поддерживать геополитически мощную империю».

В одной из кофеен в центре Кракова далее висит большой портрет Франца-Иосифа: своего рода благодарная память. Но, когда я спросил: почему бы не повесить портрет Николая I, это вызвало улыбку. Мои слова были восприняты как шутка.

Революционные колонизаторы

Европейские народы, покоренные другими европейцами, могли подниматься на вооруженную борьбу… но очень часто оказывалось, что их идеал — вовсе не национальное государство, не восстановление попранной справедливости, а создание своей собственной империи. Такой, в которой завоеванные народы окажутся в таком же бедственном положении, в котором недавно был сам европейский народ.

Маленький народ буров возник в Южной Африке из потомков переселенцев из Европы. Протестанты, главным образом выходцы из современных Голландии и Бельгии, бежали за море от католиков, спасаясь от угрозы физического истребления. Сплотились в небольшой народ, создали свой язык, который так и называется «африканским» — африкаанс. Они храбро сражались с англичанами в англо-бурскую войну 1899–1902 годов.

В России начала XX века буры воспринимались как жертвы агрессии. Мальчишки бежали в Африку, чтобы сражаться на стороне буров против поработителей. Поэты посвящали песни этим событиям так, словно это их страна в опасности:

Около 800 русских людей поехали в Африку воевать за свободу бурской республики Трансвааль. Более 100 из них не вернулись обратно, погибнув от пуль британцев или тяжелого, непривычного для них климата.

Но мы как-то совсем забываем, что ведь буры были даже большими расистами и более злыми колонизаторами, чем англичане. Британский путешественник Давид Ливингстон (1813–1873) приходил в ужас от жестокости буров по отношению к неграм. «Невозможно понять, — писал он, — как, осыпав ласками собственных жен и детей, эти люди проявляют такую жестокость к африканским женщинам и детишкам».

Народы Латинской империи (точнее латиноамериканцы — потомки первой-второй очереди испанских и португальских колонизаторов) освободились от метрополии Мадрида и Лиссабона и как бы заодно освободили и местных туземцев.