Бредни Пайпса и Шпулера — прекрасный пример того, как отрицаются или извращаются факты в угоду надуманной схеме.

Сочиняя монголов-культуртрегеров, Пайпс то ли делает вид, что не знает, то ли игнорирует многочисленные факты запустения русских земель, передвижения Руси на северо-восток с разоренного и почти полностью вырубленного юга. Он не замечает и того, что хозяйство Руси после монголов примитивизировалось. Исследования академика Рыбакова показали, что после монголов уменьшилось число ремесленных специализаций, исчезли многие изделия ремесленников Древней Руси, требовавшие особо высокой квалификации.

Ну а политика вывоза ремесленников из всех захваченных стран в Монголию или в столицу Золотой Орды, Сарай, описана очень подробно. И что за ней стоит, хорошо известно: отсутствие у монголов собственного ремесленного посада.

Выдумывая, будто татары никогда не ассимилировались на Руси, Пайпс особенно сильно подставляется. До третьей части и феодальной аристократии, и вообще ярких, известных людей Руси ХІѴ-ХѴ веков — татарского происхождения. Перечислять семьи и роды не имеет смысла, тем более что, рассказывая о Казанском ханстве, мы невольно столкнемся с ними. Назовем пока такого известного в России святого, как Пафнутий, основателя Боровского монастыря. Сведения о нем есть в таком доступном всем источнике, как Православный календарь за 2007 год.

«Преподобный Пафнутий Боровский родился в 1394 году в селе Кудинове, недалеко от Боровска, при крещении был назван Парфением. Его отец Иоанн был сыном крестившегося татарина-баскака Мартина, мать Парфения носила имя Фотиния. 20-ти лет Парфений оставил родительский дом и в 1414 году принял постриг с именем Пафнутий в Покровском монастыре на Высоком от настоятеля Маркелла».

Итак, русский православный святой — внук баскака, оставившего орду и прижившегося на Руси. Где Вы, господин Пайпс?

Точно так же и евразийцы, рассказывая сказочки о русско-степной и особенно русско-татарской идиллии, вынужденно игнорируют факты. Уже о половцах и печенегах в летописях Древней Руси упоминали, как о «поганых» и о «горе степном». В «Слове о полку Игореве» сказано:

«О каком-то культурном взаимодействии Руси и татарщины можно говорить, опять-таки лишь закрыв глаза на длинный ряд красноречивых свидетельств… что русское национальное самосознание вырастало не на почве тяготения к татарщине, а прямо наоборот, на почве возмущения татарским игом и сознательного отталкивания от татарщины, как от чужеродного тела в русской жизни. Это чувство объединяло всех русских людей от простой деревенской женщины, пугавшей своего ребенка «злым татарином», до монаха-летописца, именовавшего татар не иначе как «безбожными агарянами», и до любого из князей, неизменно заканчивавшего все свои правительственные грамоты выражением на то, что Бог «переменит Орду».

Куликовская битва, завоевание Казанского ханства воспринимались народным сознанием как великие акты национально-религиозного значения. И вот всю эту подлинную историческую действительность нам хотят подменить какой-то трогательной русско-татарской идиллией!».

К сказанному можно добавить еще одно: никакой другой народ не воспринимался в народном сознании страшнее и хуже, чем татары. Причем речь идет явно не о казанских татарах, даже не о крымских татарах, «прославленных» страшными набегами и уводом в рабство людей. По тексту фольклорных песен очень хорошо видно, что речь идет именно о татарах — сборщиках дани, баскаках, чиновниках Золотой Орды:

Эта «веселая» песня — одна из многих. Но ни шведский «потоп» XVII века, ни века противостояния с Литвой и Польшей, ни две мировые войны с германцами, ни набеги варягов не впечатались так жутко в народное русское сознание. Нет в народной памяти ни поляка, ни немца, ни шведа — такого же беспощадного «сосальщика» дани, насильника, убийцы.