У Максима Горького «положительный» вор Челкаш однозначно противопоставляется «отрицательному» крестьянскому парню. Вор порядочнее, приличнее. Честен хотя бы по отношению к своим.

Надо сказать, что нашу интеллигенцию ждал неприятный сюрприз: проникнувшись духом солидарности со всеми осужденными «преступным царизмом», большевики объявили уголовников «социально близкими» элементами. Это когда, оказавшись в сталинских лагерях, она попадала в лапы «социально близких» авторитетов, на которых опиралась лагерная администрация.

Вот тут несчастная обманувшаяся интеллигенция и взвыла! Как будто глаза открылись! Вдруг выяснилось, что нет «на зоне» никакой романтики, никакой классовой близости. Уголовные отбросы общества, они что при царе, что при Советах — отбросы. Первые книги, в которых уголовный мир выведен однозначно отвратительным, богомерзким, двуличным, глубоко бесчестным, лишенным всякого человеческого лица написаны именно в СССР — почитайте А. Солженицына, В. Шаламова, Ю. Германа.

Вывод прост: как и во всех других случаях, миф «благополучно» живет до тех пор, пока выдумщики не сталкиваются с собственной выдумкой. Вольно выдумывать сказки про благородных разбойников и их мир, поглядывая на него из окон квартиры в благополучном районе: в печке «стреляют» дрова, в чистой комнате за кофе с коньяком сидят вежливые образованные люди, под окном прохаживается городовой,.. А вот когда эти сказочники оказались в одном бараке с настоящими уголовниками — тут-то миф мгновенно рассеялся...

Особняк Рябушинского в стиле модерн, построенный архитектором Ф. Шехтелея.

Власть обласкала пролетарского писателя, вернувшегося на эмиграции. Предоставила Горькому, например, неплохую жилплощадь в центре Москвы — бывший особняк миллионщика Рябушинского. Сейчас там музей-квартира писателя

Как это обычно и происходит с мифами при столкновении с действительностью.

А в середине — конце XX века уже совсем другие поколения русских интеллигентов вдруг... начали петь блатные песни. Невероятно проникновение в язык уже самих слов из жаргона уголовников: «блат», «беспредел», «по понятиям».

А сам «бандитский фольклор»... Как невероятно популярен стал он в 1960-80-е годы в среде студентов и интеллигенции самого разного уровня и направления! Из всех русских бардов разве что супруги Никитины да Булат Окуджава подобных песен не сочиняли и не распевали. Долгое время на них строил свои выступления народный кумир Высоцкий, пока не обрел собственный голос. Да и, в общем, почти все барды в этом жанре хоть раз да отметились,

У нас часто объясняли с умным видом, что все дело здесь в особой преступности режима Сталина. Мол, если 10% мужского населения побывало в лагерях, что ж удивляться? Ясное дело, интеллигенция прониклась мировоззрением окружения, в которое попала. Действительно ли это так?

Что же случилось с интеллигенцией?! Какая блатная муха их укусила?!

А никакая. Думаю, как раз все было наоборот. В жизнь пришло поколение, которое не получило «прививки» в виде блатарей, «косящих» под анархистов и получивших мандат на грабежи от имени Совдепии. Или в виде лагерного надзирателя из уголовных. А психология у них принципиально не изменилась: как они считали уголовных частью народа, так и продолжали считать. И как только ГУЛАГ подзабыли — радостно запели блатные песни.

В общем, тут даже не один, а два связанных между собой мифа:  и об особой исконной вороватости русских (Скифы мы! Азиаты! Ермаки! Казаки — воры — разбойники! Не честные голландские купцы, не английские моряки, не французские мушкетеры — что поделать!),  и о том, что «в самом» народе никогда и не проводилась грань между честным тружеником и ворюгой.