— Баль, любимая, что тебя грызет? — Ласково перебирая рыжие непослушные прядки, Эрке целовал напряженно наморщенный носик. — Белочка?

— Тебе вчера не показалось, что с Шу что-то не так?

— С ней давно уже что-то не так, родная. Неужели тебе надоело на неё дуться?

— Я не дулась.

— Угу, только губы надула и сопела. — Он прижался губами к ямочке в основании шеи и посопел тепло и смешно, как ёжик.

— Неправда, я не сопела.

— Но собралась, наконец, помириться?

— Ну, мне кажется, зря я так…

— Зря приревновала?

— Приревновала? Ерунда.

— Да ну? А кто позавчера фыркал и пыхтел, что Её Высочеству вполне достаточно общества всяких подозрительных менестрелей, а у одной вредной рыжей белочки и других дел полно, чем встревать, куда не просят?

— Какой ты злопамятный, это же надо!

— Я не злопамятный. Что ты, родная. Отомщу и забуду.

— Светлый, тоже мне.

— Само совершенство.

Под шутливую перепалку Светлый не забывал и о собственных интересах, подбираясь все ближе к стратегически важным местам, и тихой сапой производя оккупацию территорий.

— Да. Совершенство.

Территории явно не были против, ластясь к настойчивым рукам захватчика.

На некоторое время Её Высочество оказалась не то чтобы позабыта совершенно, но уж точно отодвинута подальше и на попозже. Ровно до того момента, как довольная мурлычущая Баль все же покинула не менее довольного Светлого и взялась за расческу.

— Я все же схожу к ней. Сейчас.

— Хорошая мысль. Что-то мне подсказывает, что самое время.

Оба одновременно вскинули головы, словно прислушиваясь.

— Что с ней такое?

Баль побледнела. Как бы Шу не защищала свою башню от нежелательного внимания посторонних, они оба почувствовали звонкий хлопок лопнувшей струны и затопившую её волну отчаяния и боли.

— Иди скорей, Белочка.

Едва накинув утреннее платье, Балуста унеслась из комнаты.

Её Высочество расчесывала волосы. Идеально прямая спина, плавные неторопливые движения рук. Бледное застывшее лицо, бледные сжатые в ниточку губы, серые, словно выцветшие, глаза. Холодный мокрый ветер, гуляющий по комнате, выстуживающий каждый уголок до температуры полярного льда. Принцесса, только что закрывшая глаза мертвому отцу, выглядела гораздо более живой и теплой, чем сейчас. Баль на миг показалось даже, что перед ней свежеподнятый зомби. Если бы не пронизывающая насквозь боль, которой пропиталось все, вплоть до ледяного ветра из окна. И не отсутствие в покоях Шу того, кто стал уже привычной, почти обязательной деталью пейзажа.

— Где он?

— Ушел.

Шу не пошевелилась, застывший взгляд не оторвался от бессмысленного созерцания отражения в зеркале.

— В смысле, ушел? Сам?

— Сам.

— Но…

Повисло молчание. Баль оглядывала комнату, словно пытаясь найти подтверждение словам принцессы. Сам? С её магическим ошейником? Не смешите.

Пресловутый ошейник обнаружился на туалетном столике Её Высочества. Разомкнутый и погасший, такой же безжизненный, как и она сама.

— Ты хочешь сказать, что отпустила его?

— Нет. Он просто ушел.

— Но ты же сняла с него ошейник?

— Нет. Он сам его снял.

— Не может быть. Эта вещь не из тех, что можно снять просто так.

— Разумеется. И никто, кроме него самого, не смог бы, Баль.