– Маленько гавкнул, э? – Я прямо-таки увидел, как косматое чудовище взлетает в воздух и лает в лицо Зигфриду – пасть разинута, клыки сверкают.

– Ага! Гавкнул маленько. А мистер Фарнон спрятал градусник в футляр, повернулся и вышел в дверь.

– И ничего не сказал?

– Ни единого словечка. Повернулся, значит, как солдат на параде и марш-марш за дверь. Вот так-то.

Это походило на правду. Решения Зигфрид умел принимать мгновенно. Я протянул было руку, чтобы погладить Кланси, но что-то в его глазах удержало меня от такой фамильярности.

– Ну, я рад, что ему полегчало! – прокричал я.

Старик раскурил трубку с помощью старой латунной зажигалки, выпустил облачко едкого сизого дыма прямо мне в лицо и закрыл чашечку медной крышкой.

– Ага. Мистер Фарнон прислал большую бутылочку белой микстурки, и ему живо полегчало. Да что уж там! – Он улыбнулся благостной улыбкой. – Кланси всегда ж маленько, а выворачивает. Уж он такой.

Более недели пес-великан в Скелдейл-Хаусе не упоминался, но, видимо, профессиональная совесть грызла Зигфрида. Во всяком случае, он как-то днем заглянул в аптеку, где мы с Тристаном занимались делом, ныне отошедшим в область преданий – изготовляли жаропонижающие микстуры, слабительные порошки, пессарии из борной кислоты, – и сказал с величайшей небрежностью:

– Да, кстати! Я послал письмо Джо Муллигену. Все-таки я не вполне убежден, что мы исследовали его собаку в надлежащей мере. Вывора… э… рвота почти наверное объясняется неразборчивым обжорством, но тем не менее я хотел бы удостовериться в этом точно. А потому я попросил его зайти завтра с собакой между двумя и тремя, когда мы все будем здесь.

Радостных воплей не последовало, и он продолжал:

– Пес этот, пожалуй, в какой-то степени нелегкое животное, а потому нам надо все рассчитать заранее. – Он посмотрел на меня. – Джеймс, когда его приведут, вы будете опекать его сзади, хорошо?

– Хорошо, – ответил я без всякого восторга.

Зигфрид впился глазами в брата.

– А тебе, Тристан, поручим голову, договорились?

– Отлично, отлично, – буркнул Тристан, храня непроницаемое выражение, а его брат продолжал:

– Ты покрепче обхвати его обеими руками за шею, а я уже буду готов ввести ему снотворное.

– Прекрасно, прекрасно, – сказал Тристан.

– Ну, вот и чудесно! – Мой партнер потер руки. – Как только я его уколю, остальное будет просто. Я не люблю оставлять что-то невыясненным.

В Дарроуби практика в целом была типично деревенской – лечили мы больше крупных животных, а потому в приемной пациентов обычно бывало немного. Но на следующий день после двух в ней вообще не оказалось никого, и ожидание из-за этого стало почти невыносимым. Мы все трое слонялись из комнаты в комнату, заводили разговоры ни о чем, с подчеркнутым равнодушием поглядывали в окно на улицу, что-то про себя насвистывали. К половине третьего мы окончательно смолкли. Следующие пять минут мы через каждые несколько секунд подносили часы к глазам, и ровно в половине третьего Зигфрид нарушил молчание.

– Черт знает что! Я предупредил Джо, чтобы он пришел до половины третьего, а он даже внимания не обратил. Он вечно опаздывает, и, по-видимому, добиться от него пунктуальности невозможно. И очень хорошо: ждать дольше у нас времени нет. Нам с вами, Джеймс, пора ехать оперировать жеребенка, а за тобой, Тристан, записана корова Уилсона. Ну, в путь!

До той минуты я был убежден, что в дверях застревают только кинокомики, но тут выяснилось, что мы вполне могли бы с ними соперничать: во всяком случае, в коридор мы вывалились все вместе. Несколько секунд спустя мы были уже во дворе, и Тристан, рыча мотором, унесся прочь в синем облаке выхлопных газов.