Она начинает защищать свой Божий мир от нападок зверька.
— Вы, зверьки, все думаете, что Бог — зверец какой-нибудь, — обиженно говорит зверюша, вертя в лапах кисточку собственного хвоста. — Будто налетит, поколотит, деньги наберет и убежит со смехом.
— А то не так! — хмыкает зверек.
— А вот не так! — сердится зверюша. — Испытания нам посылаются для того, чтобы мы учились стойкости!
— И какой же я такой стойкости научусь, ежели у меня зверец деньги отобрал? — издевается зверек.
Зверюша размахивает лапами, блестит глазами, доказывает. Потом, спохватившись, вскакивает и убегает:
— Ахти! У меня корова-то не доена!
Зверек, оставшись один, откидывается на сено, смотрит на звездочки, слушает, как где-то вдалеке скрипит дверь, густо мычит корова.
«Как Божий мир-то хорош!» — неожиданно приходит ему в голову, и зверек удивленно вскакивает на сене.
Но тут как раз прибегает зверюша с кувшинчиком парного молока и теплыми пирожками из печи. Зверек налопается от пуза, глаза посоловеют… Зверюша ему на сено постелит свежую простынку, прикроет лоскутным одеяльцем, чмокнет в щечку и перекрестит на ночь. И спит зверек, и не скрипит зубами во сне, и сны ему снятся прозрачные, разноцветные, душистые… Если зверюши чем и способствуют возверюшению зверька, то лишь любовью и заботой, а не глупым кокетством и хитрыми уловками, как то измышляют зверьки.
Впрочем, рассказать-то мы собирались не столько о сеновале, сколько о цветных стеклышках. Дело в том, что не только большие, но и маленькие зверюши приходят иногда в зверьковый городок — не столько с миссионерскими целями, сколько из любопытства. Им очень хочется посмотреть на тех несчастных существ, о которых взрослые зверюши говорят с неизменным состраданием и горячей любовью. Кроме того, зверьки в их представлении окружены ореолом какой-то романтической независимости, вроде босяков у известного революционного писателя Горького.
Итак, одна маленькая зверюша надела лучшее платьице в горошек и привила в зверьковый городок с самыми добрыми побуждениями.
— Все зверюши дуры! Все зверюши дуры! — услышала она ликующий крик. Это маленькие зверьки, поддергивая штанишки, скакали вокруг нее и показывали нос.
Зверьки дразнили зверюшу, задирая носы и важно прогуливаясь туда-сюда. Они дергали зверюшу за уши, за хвостик, показывали ей длинные языки, пока зверюша не рассердилась.
— Так нельзя! — вознегодовала зверюша, и щеки ее запылали. — Это очень плохие игры! Они глупые и обидные, да, и обидные. Они не меня оскорбляют, а вас самих.
— Зверюша дура, зверюша дура, — продолжали веселиться зверьки, но им было уже совсем не весело, просто ни один не хотел показывать другим, что ему стало стыдно.
— Я знаю много увлекательных игр, — сказала зверюша. — Можно играть в штандр, в лапту, в города, в цвета, в море волнуется раз…
— Лучше в лисички-собачки, — захихикал самый вредный зверек, отобрал у зверюши ее маленькую корзиночку (зверюши всегда ходят с корзиночками) и кинул ее другому. Не успела зверюша подбежать к нему, как тот бросил третьему. Но третий не стал кидать корзиночку первому, чтобы зверюша металась между ними и умоляла вернуть ее. Он просто отдал корзиночку хозяйке.
— Спасибо, добрый зверек, — серьезно сказала зверюша, и зверек, потупившись, стал скрести босой лапой пыль на дороге.
— Влюбился в зверюшу, влюбился в зверюшу! — заблажили его товарищи и ускакали прочь, хохоча во все горло.
— Вы на них не думайте… — пробормотал зверек. — То есть не обижайтесь. |