Илька нахмурилась, сбросила мешок в мусорную яму и грозно отряхнула лапы.

— Так, — деловито объявила она, хватая за шкирки дерущихся и встряхивая их с незверюшливой силой. — А ну-ка оба вон отсюда!

— Ты чево, зверюша? — вытаращили глаза матросы. — Ты чево, ты совсем?

— Совсем, — подтвердила зверюша, подталкивая их к шлюпке. — Никто здесь не смеет драться! Не позволю! Еще зубы повыбиваете друг другу! А мне потом выпалывай! Зубовные деревья и кровавую траву!

Речь ее состояла из таких коротких восклицаний, потому что Илька волокла к шлюпке двух увесистых, дрыгающихся зверьков и пыхтела от усилий.

— Федя! — позвала она. — Федь, давай сюда скорее.

Федя, уже совершенно расслабившийся среди зверьков, понял по голосу, что случилось что-то серьезное, спрятал в карман окурок и побежал к Ильке.

— Держи этих разбойников, — пропыхтела Илька, сдавая ему на руки матросов. — Я сейчас еще одного притащу.

Через минуту она приволокла того, кто копался в ее редиске, и вручила Феде здоровенный пук кусачей крапивищи.

— Надумают удрать — стегай, — бросила она и зашагала к монетному дереву.

Дерево выросло уже большое и отчаянно звенело, когда Илька выламывала, выдергивала, выкорчевывала его, мокрая от пота и слез, и продолжало звенеть, когда она, рыдая, отволокла его к мусорной яме и закидала сухой травой, бумажками, хворостом.

Илька развела в яме огонь, и когда пламя окрепло, направилась к грядке с редиской. В развороченной земле среди разбросанной редиски поблескивало стекло. Илька потянула, и в руке у нее оказалась бутылка рома. Сердитая зверюша забросила бутылку в яму, стекло раскололось, и огонь взвился выше, заиграв прозрачной синевой. Над ямой стояла зверюша, в мокрых глазах у нее сверкало пламя, по усам бегали огненные блики, а сама она уговаривала себя не плакать.

Через полчаса в шлюпке сидели все матросы, кроме одного, а зверек караулил их с крапивой. Зверюша сорвала еще один стебель крапивы и отправилась на поиски. Федя подождал, пока она уйдет подальше, и выбросил окурок подальше в море.

Оставшийся матрос грустно бродил среди морковных и свекольных грядок, на которых уже ничего не росло, потому что овощи были давно выкопаны и перевезены на корабль.

— Зверек, — окликнула зверюша, недвусмысленно помахивая крапивой. — А ну, ступай в шлюпку.

— Зверюш, ты это… ты подожди… — растерянно забормотал зверек. — Ты понимаешь, такое дело…

Илька хотела закричать, что не хочет слышать ни о каком деле и хватит остров поганить, но усовестилась и опустила крапиву.

— Мы за морем были, я там своей девчонке сережки купил. Все деньги выложил, берёг, как не знаю что, никому даже не показывал. Хотел ее обрадовать. А сейчас моркву копал, обронил, видать. Вот, одна осталась, я ж одну-то ей не повезу.

Зверек достал из кармана грязный носовой платок, развернул его и показал зверюше хрустальную капельку на серебряной дужке.

— Ей бы понравилось, — задумчиво сказала зверюша. — Но ты вряд ли ее найдешь. Если ты ее на камне обронил или на песке, она не вырастет. Тогда я тебе оставшуюся в подвеску переделаю.

— Да на что я ее подвешу, — уныло сказал зверек.

— Я тебе цепочку дам, — пообещала зверюша. — Серебряную. А крестик на ниточку перевешу. Только я думаю, если ты здесь ее потерял, то она к завтрему прорастет. А уж до завтра мы здесь еще пробудем.

Илька и грустный матрос вернулись к шлюпке и с удивлением увидели, что остальные зверьки под руководством Феди заняты генеральной уборкой островка.