Ночью в саду страшно шумели и трещали деревья и тихо переговаривались какие-то голоса, бабушка выскочила в сад с фонарем, и через забор быстро запрыгали какие-то зверьки, фонарь высвечивал спины и хвосты, и Соня слышала, как бабушка кричала: да вы придите днем, я вам сколько хотите этих яблок дам, берите сколько надо, не жалко, зачем воровать-то, зачем деревья ломать, зачем нас пугать? А потом бабушка закричала, позвала маму, мама побежала куда-то, и Соне сказали: иди спи, быстро! И за дверью шуршали, разговаривали, ходили, чем-то звякали, и кто-то стонал.
Утром она все поняла: это Петька, убегая, полез через забор, а хлипкая старая штакетина с сучком сломалась и острием пропорола ему пузо. Петьке позвали доктора, перевязали, стали узнавать, где он живет — и оказалось, что он ничейный, бродячий, что в городке зверьков никто не знает, где его родители, а сам он говорит: «Мамка давно ушла, с пацанами жил». Петька был тощий, бледный, хмурый, шерсть на нем была свалявшаяся. Соня испуганно глянула на него, он быстро скорчил рожу и сразу сделал вид, что ее не замечает.
Все лето и часть осени он пролежал больной. Сначала ничего не ел, хмурился, не хотел разговаривать. Потом заговорил, но только с мамой и только за закрытой дверью. Когда выпал первый снег, Петька собрался уходить, но мама и бабушка его не отпустили. Сказали — лето придет, ступай на все четыре стороны, если захочешь, но зимовать будешь здесь. Летом он никуда не захотел уходить. Мама разрешила ему построить шалаш в саду и ночевать там. Соня просилась к нему хоть один разочек, но ей не позволили. Петька сказал, что ночью страшно, потому что по саду ходит Холодная Роса, и на кого она брызнет, тот онемеет. И один раз молчал два дня, а на третий сказал, что на него попала маленькая капля Холодной Росы. И утром однажды Соне показал на листе клубники каплю, совершенно неотличимую от миллионов других капель на других листьях, и сказал, что это Холодная Роса, которую ни за что нельзя даже трогать, не то что пить. Соня засмеялась и хотела слизнуть каплю, но он ее ударил по руке, так что капля подпрыгнула и пропала в траве, и страшно закричал: нельзя, дура! И долго упрекал еще, что он хотел слить каплю в пузырек, чтобы было оружие против врага, а из-за нее, дуры, теперь жди еще, когда теперь такую каплю найдешь.
Петька всегда был очень хмурый. И никогда нельзя было понять, сердится он или смеется, шутит или нет, врет или правду говорит.
Соня жаловалась маме, что все Петькины чудеса случаются, только когда она спит. Мама посмеивалась и говорила, что чудеса случаются всегда, только надо уметь их узнать. Но никогда не говорила, как.
И Соня твердо решила научиться узнавать чудеса. Внимательно присматривалась. Проверила ту щель, из которой вышли гномы: она была маленькая и густо затянутая старой-престарой паутиной. Заглянула в подпол: там было темно, оттуда тянуло землей, плесенью и холодной сыростью. Соня посветила туда фонариком, но ничего, кроме пыльных банок, не увидела. Обследовала весь дом, нашла немало таинственного. Лаковую коробочку, в которой лежала шелковая красная кисточка. Старые открытки. Древний гербарий: побуревшие растения на пожелтевшей бумаге, надписи старинным почерком с нажимом и завитушками. Веер из резных деревянных дощечек и шелка: на нем речка, мост и на мосту красавица в кимоно, а в руках у нее веер, а на нем речка, мост и красавица в кимоно. Еще был пустой пузырек с круглой крышкой, в котором жил жасминовый запах. И был еще один камень, снаружи рыжий и некрасивый, но с одной стороны у него была разинутая пасть — и в ней сиреневые кристаллы, и бабушка сказала, что это «аметистовая жеода», и Соня несколько раз повторила странные слова, но все равно не запомнила. А в шкатулке с нитками-иголками нашелся стеклянный шарик — медовый, янтарный — и если смотреть сквозь него на лампу, в нем появлялась полоска лимонного цвета, а если на свечку, то почти красного. И еще была книга с большими страницами, а на страницах картины — и некоторые казались совсем живыми, а некоторые были очень страшные и даже потом снились. |