Спустя несколько секунд он уставился на поверхность стола, увидев на черной полировке – ее же.

Почему он решил, что крапинки на кофточке квадратные? Это невозможно было заметить, когда он проезжал мимо нее. Ах да, ОНА носила подобную красную кофточку с квадратными крапинками, ассоциации сработали, не более. Брасов просто знал: крапинки квадратные и черные, на самом деле их не было, на этой кофточке не было. Девчонка пережидала, когда проедут машины, чтоб перейти дорогу...

Но она смотрела на Брасова! Она поворачивалась за его машиной, переступая в туфельках с узенькими носками, ни разу не взглянув в другую сторону. Значит, ее не интересовала проезжая часть, а только авто, в котором ехал он. То есть она поджидала Брасова, чтобы смотреть вот так? Этого не может быть, совпадение. Однако можно принять за совпадение один раз, но второй...

– Юрий Артемович, вы приболели?

Он забыл, где находится, поэтому содрогнулся, услышав заискивающий лепет секретарши. Не заметил, как та вошла.

– С чего ты взяла? – включился он в действительность.

– Вы весь мокрый. У вас температура?

Судя по ее вываливающимся из орбит глазам, обычно преданным и обожающим до тошноты, выглядит он как смертельно больной.

– Нет у меня температуры, – огрызнулся Брасов. Провел пальцами по лбу и удостоверился: мокрые. – Я бежал. Вспотел. Чего панику поднимать?

– Слава богу, – счастливо выдохнула она. – Звонили из администрации, просили вас приехать на совещание, оно начнется в одиннадцать.

– Бабки вымогать будут, не поеду. Позвони и скажи, я уехал.

– Куда уехали? Они обязательно спросят...

Терпеть он не может стрижки, у Лины она особенно противная: одна черная щетина на голове. И одежду носит из гардероба монахини, ненавидит Брасов черный цвет, а также ее черные колготки, которые, говорят, сексуально смотрятся на стройных ногах. И ее стройные ноги, напоминавшие ему о собственном лишнем весе, ненавидел. Единственное, что его устраивало в этой сорокалетней худосочной мымре – исполнительность, терпение и, как топор у палача, всегда под рукой. Он несколько раз взмахнул кистью, выгоняя ее:

– Придумай сама. Ну, давай, давай... иди.

Как только за ней бесшумно закрылась дверь, третья рюмка коньяка опрокинулась в рот, и потекла, потекла живительная сила, возрождая скорбный дух. Брасов крякнул, приложив ко рту кулак, облегченно вздохнул и вдруг недовольно поморщился: в дверном проеме снова появилась черная щетина и длинный нос.

– Извините, Юрий Артемович, я с напоминанием.

– Давай.

– Сегодня вы приглашены на банкет по случаю дня рождения...

– Помню.

– Извините. – Ее лицо трансформировалось в подобострастные складки, вот прикажи он – ложись на пол и ползи, она ляжет и поползет по-пластунски. За эту падучую преданность Брасову хотелось убить Лину, а без преданности никак нельзя держать близко возле себя человека.

Брасов развалился в кресле, уставился в потолок. Конечно, девчонка всего-навсего похожа до жути, именно до жути, потому что всколыхнула в нем далеко не приятные воспоминания. Он забыл, а она всколыхнула. Ничего, пройдет, то было в юности, бес попутал.

Тори – уменьшительное от Виктории, так звучит приятней, имя ею придумано еще в школе. Ну а если вдуматься: дают ребенку нормальное имя, потом обращаются в ласкательно-уменьшительной форме и получается Вика, Виктоша, Тоша. На слух непрезентабельно, как кличка собаки, а где же имя? Тори не переделаешь на сюсюкающий лад, не скажешь же Торичка? Абсурд.