Изменить размер шрифта - +
Нацисты ненавидели саму идею, что можно откинуть покровы человеческого сознания, как раздвигают бархатный занавес, и выудить оттуда все спрятанные секреты.

Да ладно, сказал себе Симон, прикуривая новую «Муратти», хватит черных мыслей. Во всяком случае, не этим солнечным днем, потягивая мартини в ожидании одной из самых красивых женщин Берлина, которая принесет ему в сумочке конверт, набитый деньгами.

Он залпом допил свой бокал и заказал следующий. Господи, три мартини на полдник… многовато получается.

— Guten Tag, маленький мужчина!

Перед ним стояла Грета Филиц. Задумавшись, он не заметил ее сквозь стекло. Досадно. Как ему и представлялось, на ней было цельнокройное платье с пояском на талии из ткани, которую он определил с первого взгляда: люстав, вискоза. Платье было… лазурным. Цвет, который ей подходил, как солнце подходит морю.

Гитлер, который повсюду совал свой нос и считал высокую моду одним из бесчисленных еврейских заговоров, призывал немок носить косы и жуткие традиционные платья. Но он мог сколько угодно нападать на Чехию, Францию или Россию, женщин ему было не победить. Никогда уроженка Берлина не согласится носить Dirndl.

— Садись, прошу тебя, — проговорил он, вставая и отодвигая стул напротив.

Грета повиновалась с шелковистым шелестом. Она была в буквальном смысле обворожительна. В этот момент он подумал, что и сам «обворожен».

Игра слов, мания психоаналитиков.

 

6

 

Едва присев, она открыла отделанную жемчужинами сумочку, достала конверт и кинула его на стол.

— Ты просто маленький поганец.

— Прекрати повторять свое «маленький».

Она закинула ногу на ногу. Симон ясно расслышал, как шуршат под синим платьем ее чулки, и ощутил настоящий взрыв внизу живота.

Пальчик за пальчиком Грета стянула свои белые перчатки, уступчиво согласившись:

— Ладно, получи повышение: ты большой поганец!

— Так лучше. Что будешь пить?

Он мягко взял ее за руку. Открыто ласкать супругу саксонского аристократа в отеле «Кайзерхоф», оставив валяться на столе конверт с двумя тысячами марок, полученных в результате шантажа той же супруги, — это была уже не наглость, а самоубийство.

— Мартини, — ответила она, не отнимая руки. — Ты не станешь пересчитывать?

— Я тебе доверяю.

— Мне следовало бы рассказать обо всем мужу.

Симон ограничился улыбкой. Изначально Грета пришла к нему на сеанс из-за признаков (весьма легких) депрессии. Подавленность, бессонница, приступы тревоги… Как обычно, он попросил ее рассказать свои сны.

Она тут же все выложила, описав свои повторяющиеся кошмары.

Опять-таки антинацистские. В своей дневной жизни Грета доблестно играла роль супруги со свастикой, но в подпольном мире снов ее страхи высвобождались и порождали невыносимые сцены, где нацисты были еще более жестоки (если такое возможно), чем в реальности.

Все это не давало ни малейших оснований для шантажа молодой женщины. Вот только Грета так расслабилась, что рассказала, что ее муж, прусский граф, близкий к партии, от всей души презирает Адольфа Гитлера и, говоря о нем, всегда использует прозвище, которым наградил того Гинденбург: Цыганский Капрал.

Симон пригрозил ей, что отправится в гестапо с записями под мышкой. Грета оказалась перед дилеммой. Или она признается мужу, что обращалась к психоаналитику, или заплатит, позаимствовав деньги из секретных фондов мужа.

Вот уже шесть месяцев, как она выбрала второе.

— Спасибо, — сдержанно сказал он.

И с самым естественным видом убрал конверт в карман. Ирония ситуации: получить деньги за шантаж нацистской супруги в тот самый момент, когда его окружают эти отвратительные мундиры.

Быстрый переход