— А сейчас?

— Сейчас я слежу за миссис Рочестер. Она только что приехала в парк Рикер-Хилл. Вы знаете, где это?

— Мои дети учились там в начальной школе.

— Да, верно. Она сидит на скамейке, но не одна — на той же скамейке находится Майрон Болитар.

Тишина.

— Мистер Рочестер?

— Установите за Майроном наблюдение. Я хочу, чтобы за ним тоже следили! Чтобы следили за обоими!

Во время войны Парк искусств Рикер-Хилл, расположенный в центре пригорода, служил военной базой по управлению противовоздушными ракетами. В армии она числилась под названием «Стартовый комплекс управляемых ракет класса „земля — воздух“ WY-80». С 1954 по 1974 год, то есть до самого конца эры ракет ПВО, здесь был центр управления управляемыми зенитными ракетами класса «Геркулес» и «Аякс». Во многих зданиях, построенных военными для своих нужд и казарм, сейчас располагались мастерские художников и скульпторов.

Много лет назад Майрону казалось очень символичным, что военные постройки теперь используются художниками, но с тех пор мир изменился. В восьмидесятые и девяностые годы это выглядело мило и трогательно, но теперь казалось дешевым символизмом.

Майрон сидел на скамейке с Джоан Рочестер возле бывшей военной башни с радаром. Они обменялись короткими кивками и ждали. Джоан Рочестер держала в руках мобильник так бережно, будто это был раненый зверек. Майрон посмотрел на часы: звонок Кэти Рочестер мог раздаться в любую минуту.

— Вы удивляетесь, почему я до сих пор с ним, — сказала Джоан, глядя в сторону.

Если честно, то он думал совсем не об этом. Прежде всего, как ни ужасно это звучит, после звонка Эли он все еще находился в приподнятом настроении. Он знал, что это эгоистично, но после семи лет разрыва с Джессикой он впервые сказал женщине, что любит ее. Он старался выкинуть эти мысли из головы и сосредоточиться на том, чем занимался сейчас, но ее слова, сказанные в ответ на его признание, продолжали звучать в голове.

Кроме того — и это, наверное, самое важное, — Майрон давно перестал влезать в чужие взаимоотношения. Он читал о синдроме избиваемых жен и, судя по всему, сейчас имел дело именно с ним. Но в данном конкретном случае по каким-то неясным ему самому причинам он не испытывал желания откликнуться на призыв о помощи.

— Мы прожили с Домом очень долгую жизнь. Очень долгую.

Джоан Рочестер замолчала. Через некоторое время она открыла рот, чтобы продолжить, но в это время телефон в ее руке начал вибрировать. Она взглянула на него, будто удивляясь, как он там оказался. После еще одного вибросигнала раздался звонок.

— Ответьте! — сказал Майрон.

Джоан Рочестер кивнула, нажала кнопку соединения и поднесла мобильник к уху.

— Алло?

Майрон наклонился к ней поближе и слышал, что голос в трубке был молодым и женским, но слов он разобрать не мог.

— Привет, милая, — сказала Джоан Рочестер: при звуке голоса дочери с ее лица исчезло напряжение. — Я рада, что у тебя все хорошо. Да, да, правильно. Выслушай меня минутку, хорошо? Это очень важно.

В трубке снова послышались какие-то слова.

— Рядом со мной находится один человек…

Целый взрыв оживленной речи.

— Пожалуйста, Кэти, выслушай меня. Его зовут Майрон Болитар. Он из Ливингстона. Он не желает тебе зла. Как он узнал… это трудно объяснить… Нет, конечно, я ничего не говорила! Он достал распечатки звонков, я толком не поняла, но он заверил, что ничего не скажет отцу…

Снова целый поток эмоций.

— Нет-нет, он этого не делал.