– Законы скорее нужны против таких, как вы! – дрожащим голосом парировала Констанс.

Он умен, этого у него не отнять… сумел все перевернуть с ног на голову… и теперь сам же обвиняет меня и пытается запугать. И ведь мне действительно страшно, даже на помощь некого позвать.

Констанс словно вдруг прозрела, только теперь заметив и тесноту прихожей, и то, что мужчина, от которого волнами исходит злость, стоит почти вплотную к ней.

«Тебе ничто не угрожает», – вспомнила Констанс уверения сестры. Не угрожает, как же!

– Отдайте фотопленку, – отрывисто потребовал Керби. – И я хочу знать, зачем вам все это нужно.

– Мне действительно это нужно! – расхрабрилась Констанс. – Я стараюсь сделать так, чтобы Джинни наконец поняла, что вы представляете собой на самом деле… пока еще не поздно.

– Да кто такая эта Джинни, черт возьми?!

Это окончательно взбесило Констанс. Притворяется, что не знает!

– Та самая!!! – заорала она. – И вы прекрасно знаете, о ком я говорю! Джинни – та самая семнадцатилетняя девочка, которую вы пытаетесь соблазнить. Но, знаете ли, вас уже видели, когда… когда вы приводили сюда других девочек! – Констанс заметила, что выражение лица Керби вдруг неуловимо изменилось, но не поняла почему. – Вам должно быть стыдно, ведь она же почти ребенок. Это… это извращение!

Керби неожиданно и так резко дернул Констанс на себя, что она не успела увернуться. Чтобы удержаться на ногах, Констанс пришлось ухватиться за лацкан его пиджака.

Девушка подняла голову и гневно уставилась ему в лицо. Тем не менее сердце ее отчаянно заколотилось, и Констанс с ужасом поняла, что этот мужчина возбуждает ее. При мысли о том, что она испытывает желание к негодяю, её затошнило.

– Вы повторяете это слово уже второй раз. И зря. Меня можно обвинить во многом, но никак не в том, что я извращенец, – услышала она его хриплый голос. – И я могу это доказать…

Констанс не ожидала нападения и не успела уклониться от губ абсолютно чужого ей человека. И в самом поцелуе, и в том, как жестко прижимался его рот к ее губам, она почувствовала злость и даже неприязнь. Но не только. Констанс безошибочно поняла, что в глубине его существа просыпается возбуждение.

Самое ужасное – она испытывала точно такие же чувства. Позже Констанс не находила оправдания своему поведению: мужчине завестись с пол-оборота еще простительно, ведь у него в генах заложено так реагировать, зато я… Ведь я же прекрасно знала, что он развратник!

Ей было стыдно вспоминать, как все ее тело плавилось от возбуждения, как она прижималась к Керби, вместо того чтобы отстраниться, как-с жаром отвечала на его поцелуи.

Их обоюдная злость сменилась другими чувствами. Диаметрально противоположными.

И Керби тоже понял это, потому что его губы стали двигаться с чувственной медлительностью, а язык стал вытворять что-то невообразимое.

Словно издалека до Констанс донесся какой-то звук, но, до тех пор пока Керби, чертыхнувшись, не выпустил ее из объятий, она не могла понять, что это звонит телефон.

Разом очнувшись, Констанс от презрения к самой себе покраснела до корней волос.

– Вы собираетесь взять трубку? – направляясь к двери, светским тоном осведомился незваный гость.

Он уже не сердился и держался холодно и отчужденно, словно именно Констанс была каким-то образом повинна в том, что произошло.

Констанс должна была бы радоваться, что телефон зазвонил весьма кстати и что этот человек наконец уходит. И радовалась бы, если бы не ее тело. Оно, увы, находилось во власти совсем других чувств.

Только когда за Керби наконец закрылась дверь, Констанс поняла, что стоит столбом и смотрит ему вслед во все глаза, вместо того чтобы ответить на звонок.