— Вообще. Ну… в жизни.

Он усмехнулся, и в улыбке его был тонкий налет снисходительности. И я понял, о чем они спорили с братом до того, как Сашка попал в тюрьму.

— Я думаю, что творческому человеку отпущено довольно мало времени. И, кто опоздал в молодости, тому нечем заниматься в старости. Между прочим, князю Александру Невскому на Чудском озере было двадцать три года. Великий математик Эварист Галуа вывел свои замечательные «Ряды Галуа», когда ему было восемнадцать. А Лермонтов в двадцать шесть уже умер…

Мы помолчали, я слышал, как Степанова гремит сковородкой и чайником на кухне, тяжело тикали часы в углу «зало». Я спросил неожиданно:

— Ты своего брата любишь?

— Конечно! — поспешно сказал Вадик, и еле уловимая тень смущения промелькнула на его лице. — Он ведь мой брат…

— Да, он твой брат. И хорошо бы тебе почаще вспоминать об этом…

— А я и не забываю! — придушенно сказал Вадик, и лицо его привычно залилось румянцем.

— Я не верю тебе. И не верю, что ты проспал все события на автостоянке.

Глядя в сторону, Вадик пробормотал:

— Но… почему…

— Сейчас решается судьба твоего брата, — сказал я сухо. — Подумай об этом…

— Я вам показал на допросе все… — голос его вдруг окреп, стал жестким. — Все что необходимо и достаточно… Мама, ты дашь мне поесть наконец?!

25 глава

Прямо из дома Степановых я поехал в тюрьму. Не знаю, как, почему, что сдвигает последний затвор на пути мысли, но вдруг на свет появляется истина, голенькая, слабая, неоформившаяся. Уже живая. Очевидная. И начинаешь дивиться собственной тупости: как же это раньше тебе не пришло в голову? Ведь это было прямо перед глазами, это было так понятно!

Александра Степанова привели в следственный кабинет, и я с трудом, дождался, пока вышел конвойный. Сдерживая изо всех сил внутреннюю дрожь, я сказал:

— Все! Больше убеждать тебя в необходимости правды я не буду…

— Ну и слава богу! Скорее в суд пойду… — он закурил сигарету и спросил как бы равнодушно, но и не без ехидства: — А правда больше не нужна?

— От тебя не нужна. Я и сам наконец понял. Как говорят, лучше поздно…

— И что же вы поняли? — с прорвавшимся волнением сказал он.

— Все. Или почти все. Мне теща объяснила…

— Теща? — поднял брови Степанов.

— Ну да. Когда мой пацан был поменьше, она ему сказку рассказывала. Притчу. Вышла козочка хозяйская на лужок перед домом и съела молодую траву. Хозяйская собака увидела потраву, стало ей это обидно, загрызла глупую козу. Палка хозяина рассердилась, что собака испортила добро, бросилась на собаку и убила ее. Огонь в очаге пришел еще в большую ярость — полыхнул и сжег палку. Вода в лохани решила наказать огонь за горячность, плеснула — загасила очаг. Явился бык и в гневе на воду выпил ее всю… Как, интересная сказочка?

— Пока еще трудно сказать…

— Тогда слушай дальше. Пришел сосед хозяина, возмутился и зарезал быка. Ангел смерти в ярости поразил соседа за самоуправство молнией. И явились они все к богу. А тот всех наказал и объяснил: каждый из вас был прав в своем суде, да только никто вам права судить не давал… Тебе понятно?..

— Не совсем… Я-то кого судил? Винокурова? Карманова?

— Нет, Степанов, ты закон судил. Ты ни мне, ни закону не доверял, ты нас решил под свое разумение подмять. Ты в трудную минуту поверил не в людскую справедливость, не в мудрость закона, не моему сердцу, ты свою особую правду выдумал, вот и пришлось подпевать жуликам, которых сам ненавидишь и презираешь! Поэтому и оказался тот самый счастливый случай, о котором ты говорил, на их стороне… И теперь они потерпевшие, а ты в тюрьме…

— Я не поэтому в тюрьме, — глухо сказал Степанов.