— Жорик! — Следом за Матвеем Егорычем и Андрюхой выскочила Тоня, — Ну, что ж вы творите! Я чуть с ума не сошла от нервов. Представляешь мое состояние, когда домой вернулись гости, а хозяева уехали вместо них. И главное, так никто и не объяснил, почему вышло все наоборот. Матвей Егорыч только смеется и тебя бестолочью называет. А я чего только не передумала!

— Ага… Сам в шоке… — Ответил я домработнице, стянул кеды и двинулся к ванной комнате.

Ужасно хотелось помыться. Ночевка на кладбище, это, конечно, мероприятие крайне увлекательное, но у меня такое чувство, будто я весь грязный. По уши. Думаю, так и есть. Пока по развалинам церкви лазил, все стены и полы обтер.

— Тут девушка приходила утром… — Многозначительно сообщил дед Мотя и посмотрел на меня как-то искоса. Видимо, этот взгляд обозначал намек на то, что враг не дремлет. — Та самая, из библиотеки. Помнишь, которая уже была недавно. Говорит, снова путаница с книгой вышла. Вроде не ту отдала, просила вернуть. И так запросто, главное. Отдайте, мол, книгу. Ага! Этак если каждой бестолковой девице добро семейное разбазаривать, то и по миру пойти можно.

— А Вы что? — Я замер посреди коридора, не дойдя до двери ванной. Но внешне старался выглядеть спокойным. Просто Тоня стояла прямо передо мной и смотрела прямо на меня. Взгляд у нее был, будто мы не два дня не виделись, а два года.

К счастью, Андрюха, убедившись, что вернулись все в том же составе, в котором и уехали, тут же скрылся обратно в кухне. Он бы тоже уши грел. Только в отличие от домработницы Переросток знает все интонации Матвея Егорыча. Он бы сразу спалил, что беседа идёт между нами с подтекстом.

А вот Тоня стояла рядом с Матвеем Егорычем, прижав руки к груди, и просто светилась от счастья. Вернулись ее любимые дети, я и Семен. Но при Антонине все равно в открытую не спросишь, да и показывать волнение тоже не сто́ит. Оно было, волнение. Хоть и не сильное. Ясно, что девушка приходила по заданию начальства. И это вовсе не директор библиотеки.

— А я — ничего. Она дюже хотела с тобой поговорить. Ну вот объяснил ей, если у них там бардак, то пусть сами с ним и разбираются. — Дед Мотя развел руками.

Я усмехнулся. Из его короткого рассказа можно понять, что девушка эта ушла отсюда не в лучшем настроении. Ей его, наверное, на неделю вперед испортили. Возможно, создали парочку комплексом и психологических травм. Это Матвей Егорыч умеет делать, как никто другой.

— Ну, что вы в дверях-то? Путешественники мои. — Тоня, наконец, сообразила, что целая куча народу стоит в коридоре, и начала суетиться. Протиснулась мимо меня, а затем кинулась обнимать Семена. Умрешь с нее. Домработрица с таким энтузиазмом тискала Младшенького, будто он не в Зеленухи случайно уехал, а сразу на войну.

— Проходите. Ужин только накрыли. Голодные, наверное. — Антонина подпихнула Саньку к кухне.

— Не то слово. — Высказался за всех Соколов. Его не надо было пихать. Он уже сам ломился на аромат, доносившийся из комнаты.

Поезд, на котором мы ехали обратно, вагона-ресторана не имел, поэтому пришлось довольствоваться тем, что смогла предложить проводница. А это, конечно же, неизменный чай и парочка печеньев. Печенья, кстати, она вытащила нам из своих закромов. Только потому что Семен жадно выпил чай, а затем громко сообщил о голодающих детях. Мол, об этих несчастных крошках вообще никто не заботится. А дети, между прочим, чувствуют головокружение и колики в животе. Я пообещал Сеньке, что скоро несчастные крошки, которым уже пятнадцатый год идёт, почувствуют ремень на своей заднице за то, что позорят родню. И если подумать хорошо, то можно вспомнить, что голодающие дети в поездку навязались сами.