Не считая отца Исаева. Но там и так человек помогает по мере возможностей. Да и потом втравливать его в это дело — мысль хреновая. Сто́ит вспомнить, что бо́льшая часть всей паутины плетется вокруг Гришина, первого секретаря. А Исаев-сташий у нас — второй секретарь. С моей стороны это было бы совсем уж как-то по-свински.
В общем, мысль о Катеньке упорно засела мне в голову. И что странно, желание встретиться с ней стало каким-то навязчивым. Оно оставалось ровно до обеденного перерыва. Пока я не вышел перекурить во двор, расположенный с черного входа магазина.
— Интересно девки пляшут…
Сначала даже подумал, показалось. Потому как голос принадлежал Матвею Егорычу, которого тут быть как бы не должно. Я обернулся и посмотрел в сторону арки, выходящей на улицу. Там с довольным лицом стоял дед Мотя. Рядом — Андрюха.
— А я главное, думаю, дай посмотрю, куда это наш Стас рванул спозаранку. Думал, на работу. Оно и правда оказалось на работу, только не на ту. Вы же с Жориком в милиции служите? Али милиция у нас теперь по магазинам коробки носит на добровольных началах?
Матвей Егорыч неспеша приблизился. Рожа у него была хитрющая, будто он охренеть какую тайну узнал. Хотя, если так посмотреть, то и правда тайну.
— Следили? — Я с деда, конечно, просто в осадок выпадаю. Никак ему не сидится спокойно. И главное, по уму все сделали. Дождались, пока я уйду из дома, потом рванули следом. Причем, совершенно незаметно.
— А то… — Матвей Егорыч подошел совсем близко. Андрюха топал за ним. Лицо у него было слегка виноватое. Мол, он не сам, его прину́дили.
— Что прикажешь делать, если вы с Жориком правды не говорите. А я тебе так скажу, без причины в людей всякая шушера ничего не втыкает. Вот пришлось мне, старому, больному человеку, суетиться. Сколько уже прошу, расскажите. Ведь яснее-ясного уже. Попали вы с Жориком между жерновами. Того и гляди перемелет в муку.
— Ну, да…ну, да… — Я со значением окинул деда взглядом. Потому как этот «старый и больной человек» троих молодых и резвых стоит.
— Так вот, у меня созрел вопрос… — Матвей Егорыч пошамкал губами, тщательно изображая из себя безобидного старика. — Какого черта у вас происходит? Почему ты здесь? Я ведь уже который раз любопытствую. А ответа все нет. И про то, что в Зеленухах нашли, толком не отвечаете. И за каким дьяволом вообще все это было? Оно раньше, может, и весело получалось, но теперь-то совсем не смешно. Жорика, вон, оприходовали. Чего ждёте? Пока совсем все плохо закончится?
— Да Вы бы дома сидели лучше. Оно и волнений поменьше. Ничего не происходит. Ясно?
Матвей Егорыч прищурил один глаз, разглядывая меня с усмешкой.
— Слушай, Стас… Случай расскажу… После войны, одно время работал я на заводе. Стоял он на окраине районного центра, и возили нас туда на служебных автобусах. И был в нашем цеху один дядька. Мироныч. Лет пятидесяти. У дядьки была замечательная особенность — он врал. Врал виртуозно. Будто родился для этого. Представь себе. Он был гений вранья. Именно не обмананывал, а врал. Понял? Бескорыстно. То есть никакой выгоды не преследовал при этом. Своего рода баечник. Все его прекрасно знали, и любили именно за это. Интересно было его послушать иной раз.
Так вот, приехал наш автобус, выгрузились мы возле проходной, стоим-курим-травим. И тут мимо бежит Мироныч. Один мужик ему, значит, и говорит со смехом: «Слышь, Мироныч, соври-ка че-нибудь!»
«Данутянах! Некогда мне. Там Куликовский пруд спустили, рыбы полно. Надо быстрей отпроситься у мастера, и мешок еще найти. А то ребятня все растащит!» — Это Мироныч прямо на ходу выпалил. |