– Там ничего толком не разглядишь, – предупредил сэр Джордж. – Надо будет взять фонарь. В том крыле электричества нету. Только внизу, в коридорах.

По спине у Роланда пробежал странный холодок. Он посмотрел в резное окно туда, где чернели в сумерках влажные хвойные лапы. Где на гравии дорожки лежал тусклый свет.

– Да, это было бы просто замечательно… – Мы бы вам были так благодарны…

– Ну что же, – решил сэр Джордж, – почему бы и не показать? Как‑никак родственники.

Он взял мощный фонарь‑«молнию» современного устройства и повернулся к жене:

– Ты уж нас дождись. Если найдём какие сокровища – принесём.

Они шли, шли – сперва по кафельным коридорам, залитым блеклым электрическим светом, потом – по обветшалым комнатам, устланным пыльными коврами, потом поднимались по каменной лестнице, потом – по деревянной, винтовой, сквозь тёмное марево пыли. За весь путь Мод и Роланд не обменялись ни словом, ни взглядом. Остановились перед маленькой дверью с тяжёлой деревянной обшивкой и тяжёлой задвижкой. Сэр Джордж с фонарём прошёл в комнату первым, за ним Роланд и Мод. Большой конус света обежал тесное круглое помещение, выхватывая из темноты то полукруглую нишу с окном, то резьбу потолка – узловатые неврюры  и ложноготические узоры в виде листьев плюща, ворсистые от пыли. Свет скользнул по кровати в алькове, где всё ещё висел полог, тускло рдеющий из‑под налёта пыли, по чёрному бюро с замысловатой резьбой: бусы и завитки, виноградные грозди, плоды граната, лилии. Вот непонятное сиденье: не то низкий стул, не то скамейка, на которой преклоняют колени при молитве, вот груда белья, старый сундук, пара шляпных картонок – и вдруг – пристальные белые личики на подушке. Рядком: одно, другое, третье… У Роланда от неожиданности перехватило дыхание. Мод выговорила:

– Ой, куклы  …

Сэр Джордж, уже освещавший зеркало в раме из резных позолоченных роз, перевёл луч фонаря обратно и направил в упор на три неподвижные фигурки, полулежащие под пыльным покрывалом на кроватке с пологом на четырёх столбиках – игрушечной, но не такой уж маленькой.

У кукол были фарфоровые личики и лайковые ручонки. У одной волосы были золотые, шелковистые, но пожухлые и посеревшие от пыли. У другой на голове убор вроде плоёного ночного чепца из белого канифаса  с кружевной каймой. У третьей волосы чёрные, собранные на затылке в круглый пучок. Три пары синих стеклянных глазёнок блестели, даже запорошённые пылью.

– Она написала цикл стихов о куклах, – произнесла Мод каким‑то тревожно‑благоговейным шёпотом. – Как «Сказки для простодушных»: вроде бы для детей, но на самом деле нет.

Роланд перевёл взгляд на черневшее в сумраке бюро. У него не было такого ощущения, будто в комнате витает дух покойной поэтессы, но в душе брезжило волнующее чувство, что любой из этих предметов – бюро, сундук, шляпные картонки – может таить в себе сокровища вроде выцветших писем у него во внутреннем кармане. Какой‑нибудь ключ к разгадке, наспех набросанную записку, два‑три слова в ответ на письмо. Вздор, конечно: их надо искать не здесь, они там, где оставил их Рандольф Генри Падуб – если они вообще были написаны.

– Вы не знаете, были здесь какие‑нибудь бумаги? – повернулся Роланд к сэру Джорджу. – Там в бюро ничего не осталось? Что‑нибудь её рукой?

– После её смерти всё, кажется, выгребли.

– Можно хотя бы взглянуть? – испросил Роланд, уже воображая себе какой‑нибудь потайной ящик, но тут же сконфуженно припомнив счёт от прачки из «Нортэнгерского аббатства».