— Понимаю, как тебе было тяжело, — сказала Эмили, когда Барбара закончила. — Это решение далось тебе нелегко.

— Ты права. И я все еще чувствую за собой долг и плачу за это.

— За что «за это»?

— Не знаю. Может, за жизнь.

Эмили задумчиво кивнула. Ее пристальный взгляд остановился на Барбаре, и та чувствовала, как ее лицо под пластырями нестерпимо горит и чешется. Было немилосердно жарко, и хотя единственное окно — непонятно почему оно было выкрашено черной краской — было открыто, никакой, даже самый слабый ветерок не залетал в кухню. Эмили встала.

— Ужинать, — скомандовала она.

Подойдя к холодильнику, она присела перед ним на корточки и достала упаковку йогурта, вынула из буфета большую миску и ложкой вывалила в нее йогурт. Из того же буфета она достала пакет с сухофруктами и орехами.

— Ну и жара, — сказала она, проводя растопыренными пальцами по волосам. — Милостивый Боже! Ну что за жуткое пекло!

Сказав это, она, помогая себя зубами, открыла пакет.

— Худшей погоды для уголовного расследования и не придумать, — согласилась Барбара. — Ни у кого ни на что не хватает терпения. Страсти кипят.

— Ты бы просветила меня, — согласно кивая головой, попросила Эмили. — Я ведь многого не знаю из того, что произошло за эти два дня. Все это время я пыталась сдержать местных азиатов, чтобы они не сожгли город, и моего начальника, чтобы он не передал дело своему партнеру по гольфу.

Барбара обрадовалась, что может рассказать подруге о последних событиях.

— Сегодня об этом сообщало Ай-ти-ви. Тебе об этом известно?

— Это да.

Эмили высыпала орехи и сухофрукты поверх йогурта, ложкой разровняла образовавшуюся кучку и потянулась к бананам, лежащим на столе.

— Примерно две дюжины азиатов, — сообщила она, — ворвались на заседание муниципального совета, стеная, как оборотни, о попрании их гражданских свобод. Один из них пригласил репортеров, и, когда прибыли телевизионщики, они начали швыряться камнями. Для поддержки они пригласили соотечественников из других мест. А Фергюсон — это мой начальник — прилип к телефону и звонил каждый час, а то и чаще, и объяснял, что я должна делать.

— А что их так озаботило-то, этих азиатов?

— Это смотря кого. Да что угодно: сокрытие информации, промедление в работе местной полиции, желание следователя сохранить тайну следствия, начало этнической чистки. Выбор большой.

Барбара уселась на металлический стул.

— И все-таки что именно?

— Дорогая моя Барб, да ты говоришь в точности как они, — ответила Эмили, взглянув на нее.

— Прости, я не хотела…

— Ладно, проехали. Столько всего свалилось на мою голову… Хочешь, могу поделиться ужином.

Эмили достала из ящика нож и, ловко орудуя, разрезала банан на ломтики, которые добавила в йогурт, к орехам и сухофруктам.

— Ну и ситуация. Я стараюсь не допустить утечки информации. В общине творится черт знает что, и если не я, кто знает, что может случиться в городе, где развил бурную деятельность абсолютно неуправляемый человек.

— И кто же это?

— Некий Муханнад Малик.

Эмили рассказала о его родственных отношениях с покойным и о том, какое важное место занимает семейство Маликов — а следовательно, и сам Муханнад — в Балфорде-ле-Нез. Его отец, Акрам, перевез свою семью в город одиннадцать лет назад, мечтая начать здесь семейный бизнес. В отличие от большинства выходцев из Азии, ставших владельцами ресторанов, магазинов, химчисток, автозаправок, Акрам Малик стремился к большему.