Фанатизм Ваневской был связан с ее работой, точнее – с поимкой предателей. Будучи убежденной коммунисткой, не допускавшей и тени сомнения в справедливости коммунистической идеологии, она посвятила свою жизнь непримиримой борьбе с изменниками родины. Их она ненавидела всей душой. Ваневской удалось добиться перевода из Второго главного управления, которое занималось писателями и поэтами, сочинявшими антисоветские стихи, или недовольными рабочими, в независимое Третье главное управление. Здесь занимались высокопоставленными, а потому более опасными предателями – конечно, если они на самом деле были предателями.

Перевод в Третье главное управление устроил ей муж в последние дни их совместной жизни, когда полковник отчаянно пытался хоть чем‑то угодить своей жене. После перевода Ваневская получила в свое распоряжение и этот кабинет в безымянном здании недалеко от Садово‑Спасской улицы, и этот стол, и эту папку, которая теперь лежала раскрытой перед ней.

На эту папку майор Ваневская потратила два года жизни, хотя поначалу ей удавалось работать лишь урывками, в свободное от других обязанностей время. Руководство поверило ей далеко не сразу. Два года бесконечных проверок и перепроверок, вымаливания помощи от других управлений, постоянной борьбы с этими армейскими сволочами, которые всегда только наводят тень на плетень и выгораживают друг друга; два года сопоставления почти ничего не значащих крох информации – и вот теперь начинала вырисовываться некая картина.

Задача майора Людмилы Ваневской заключалась в поиске вероотступников, подрывных элементов или даже законченных предателей в рядах Советской Армии. Потеря ценной государственной собственности из‑за недопустимой халатности – это уже само по себе преступление; безынициативное, бестолковое руководство военными операциями в Афганистане – еще более серьезное преступление, однако папка на ее столе говорила о другом. Теперь Ваневская была убеждена, что из армии утекает информация, утекает не сама по себе, а по чьей‑то злой воле. И источник этой утечки занимал высокое, чертовски высокое положение.

Последний лист в папке представлял собой список. Восемь фамилий, пять из которых были уже вычеркнуты, рядом с двумя другими стояли вопросительные знаки, но взгляд Ваневской невольно снова и снова возвращался к восьмой фамилии. Она сняла телефонную трубку и назвала номер. Ее соединили с секретарем генерала Шаляпина, начальника Третьего главного управления.

– Да, майор. Личную встречу? Наедине? Понимаю… К сожалению, товарищ генерал сейчас на Дальнем Востоке… Только во вторник. Хорошо, тогда на следующий вторник.

Майор Ваневская положила трубку и помрачнела. Четыре дня. Ладно, она ждала четыре года, можно подождать еще четыре дня.

* * *

В воскресенье утром Бруно с детской улыбкой рассказывал Ренате:

– Я решил окончательно. У меня достаточно денег на дом и еще останется на реконструкцию и покупку оборудования. Чудесный небольшой бар.

Они лежали в постели в ее личной маленькой спальне. Рената изредка позволяла такую роскошь Бруно, потому что он ненавидел ее рабочую спальню – так же, как и ее работу.

– Расскажи еще раз, – проворковала Рената. – Мне так нравится слушать о твоих планах.

Бруно довольно усмехнулся. Он видел бар только один раз, но он сразу же ему понравился. Это было именно то, чего он всегда хотел, и именно там, где он хотел, на берегу моря, откуда холодные северные ветры приносят чистый, свежий воздух. Конечно, зимами там холодновато, но в баре есть система центрального отопления, ее нужно только немного подремонтировать.

– Ладно. Он называется «Лантерн‑бар», а эмблема его – старинный морской фонарь. Стоит бар прямо на набережной, рядом с бремерхафенской верфью. Из окон второго этажа видно даже остров Меллум. Если все будет хорошо, мы сможем купить лодку с парусом и летом плавать на остров.