— Вы этого не сделаете, герр Маккоркл, — мягко заметил Маас. — Я в этом уверен.

Я уставился на него.

— На чем основывается ваша уверенность?

— У меня есть источники информации, герр Маккоркл. В том числе и в полиции. И мне известно содержание донесения некоего лейтенанта, расследовавшего убийство в вашем салуне. Вы все указали правильно, за исключением одной детали. Запамятовали упомянуть о присутствии вашего компаньона... герра Падильо, не так ли? Это, мистер Маккоркл, серьезное упущение.

— Серьезное, но недостаточное для того, чтобы я предоставил вам постель и крышу над головой. Я просто скажу, что забыл об этом. Даже признаюсь, что солгал.

Маас вновь вздохнул.

— Позвольте мне предпринять еще одну попытку уговорить вас. Но сначала можно мне выпить еще капельку вашего чудесного виски?

Я кивнул. Он оторвался от кресла, проковылял к бару, снова повернулся ко мне спиной, вызвав те же мысли о ноже, кочерге и хамерлоке. А может, об обычном пинке под зад. Но и на этот раз я остался в кресле, наблюдая, как толстый немец пьет мое виски, оправдывая бездействие нарастающим любопытством.

Маас прошествовал к креслу.

— Так вот, вы не удосужились сообщить полиции о том, что ваш компаньон присутствовал при этом печальном событии. И теперь мне достаточно позвонить в полицию, даже не меняя голоса. Всего-то нужно сказать три-четыре слова. Это, по шахматной терминологии, шах. — Маас чуть наклонился вперед. Его лицо лоснилось и покраснело от виски и усталости. — Но мне известно и другое, герр Маккоркл. Я знаю, куда отправился герр Падильо и почему. А вот это, и вы, я думаю, согласитесь со мной, уже мат.

Следующим утром я прибыл в кабинет Венцеля. Лейтенант сидел за столом с телефоном и двумя одинаково пустыми папками для входящих и исходящих документов. В том же костюме, чистой белой рубашке и зеленом галстуке. Ногти его сверкали чистотой, и утром он вновь побрился.

Знаком он предложил мне сесть на стул перед столом. Другой мужчина, я видел его впервые, расположился на стуле у окна. На меня он не взглянул, поскольку неотрывно всматривался в окно. Из окна открывался дивный вид на кирпичную стену то ли фабрики, то ли склада. Возможно, он пересчитывал кирпичи.

Я продиктовал показания стенографистке, которую тут же пригласил Венцель. В подробности не вдавался, говорил коротко, только по существу. Когда я выговорился, Венцель, извинившись, вместе со стенографисткой вышел из кабинета. Я остался сидеть с дымящей сигаретой, стряхивая пепел на пол, поскольку пепельницы не обнаружил. Стены кабинета выкрасили зеленой краской, того оттенка, что очень любят картографы. Пол цвета темного дерева, грязно-белый потолок. Комната, предоставляемая государством для работы тем, кого оно нанимает. Чувствовалось, что это обитель временщиков, людей, или поднимающихся вверх по служебной лестнице, или спускающихся вниз, отдающих себе отчет, что их пребывание здесь ограничено пусть и не четкими, но рамками. Поэтому не было в кабинете ни фотографии жены и детей, ни других свидетельств того, что его хозяин обосновался всерьез и надолго.

Венцель вернулся с секретарем, когда от сигареты остался крошечный окурок. Прочитал мне мои показания, записанные по-немецки. Как выяснилось, наговорил я довольно много.

— Все правильно, герр Маккоркл?

— Да.

— Ваши сотрудники, бармен и официантка, уже приезжали к нам и дали показания. Желаете ознакомиться с ними?

— Нет, если они не отличаются от моих по существу.

— Не отличаются.

Я взял предложенную ручку и подписал все три экземпляра. Перо чуть царапало бумагу. Отдал ручку Венцелю.

— Как я понимаю, Маас не дал о себе знать.

— Нет.