|
Писаное слово имеет в разных культурах не только разное значение, что связано со сменой контекста, но и разный вес или статус. В некоторых культурах – например, в той, к которой принадлежит Петворт, – слова циркулируют свободно, охотно произносятся и довольно легко публикуются, поэтому их рыночный вес низок. В других культурах – как, например, в этой – слова дозируются строже, поэтому, в соответствии с известным экономическим принципом, котируются высоко. В таких культурах текст – опасен, книги – маленькие бомбы. Более того, можно повысить стоимость слов, если перенести их в другую обстановку – скажем, положить в портфель и доставить куда-нибудь на самолете. Значит, ценность слов определяет среда, как видно из того, что происходит сейчас с Петвортом.
Дама недовольно хмурится. Петворт чувствует, что надо показать: эти конкретные слова ничего не стоят. – Лектори академике, – говорит он. – Пый, – отвечает дама, продолжая читать. В преподавании существует старый прием, основанный на том, что в условиях стресса человек якобы быстрее овладевает языком. Петворт в него не верит, но именно это сейчас с ним происходит. – Лектори академико прийфиссори университеыии госте-вато офицаыйялии конгресси интернасьыыии коллоквиале дидактико, – выпаливает он. – Мый, – говорит дама, не поднимая глаза от текста. По ее лицу трудно сказать, понимает ли она хоть что-нибудь; впрочем, время, которое уходит на каждый лист, заставляет в этом усомниться. Остальные пассажиры безропотно ждут и лишь изредка украдкой поглядывают в их сторону. Помощи ждать не от кого. – Эксченжи амикати, – говорит Петворт, вынимает слепо отпечатанное письмо из Минъстрата культури комитетьиіі и протягивает даме. – Вый. – Дама берет письмо и закрепляет на дощечке с зажимом, которая покоится на ее пышной груди, предназначенной явно для этой цели и ни для каких больше. Только сейчас Петворт соображает, что письмо написано по-английски и вряд ли устранит затруднения.
Петворт смотрит по сторонам, на стены, на других пассажиров, которые терпеливо дожидаются, что будет дальше. Когда он снова поворачивается к даме, та уже идет к перегородке, за которой работают или таращатся на Петворта мужчины в белых рубашках с черными галстуками. В руках у нее письмо и лекция «Английский язык как среда межнационального общения». Остальные лекции, рассыпанные, перепутанные, остаются лежать на скамье; он начинает было раскладывать листки, но голова занята совершенно другим. Через несколько минут энергичная дама возвращается в сопровождении вооруженного милиционера. Она занимает место по свою сторону скамьи, милиционер, скрипя ботинками по кафельному полу, встает рядом с Петвортом. Дама с исключительной аккуратностью складывает рассыпанные бумаги, разгибая мятые углы правленых-переправленых текстов, расправляя обложки книг; явно в этой культуре принято всё делать тщательно и не спеша. Она не менее аккуратно убирает их в портфель, закрывает его и вручает милиционеру. – Та? – спрашивает милиционер, указывая на синий чемодан и пакет из Хитроу. – Та, – отвечает дама. – Хин, – говорит милиционер и кивает Петворту, чтобы тот шел за ним. Остальные пассажиры с любопытством, не выходящим, впрочем, за рамки приличий, смотрят, как Петворт и милиционер идут по гулкому дощатому помещению. Черные милицейские ботинки ступают с тяжелым стуком, плоские подошвы Петворта – чуть слышно. – Экченжи амикато! – вопит Петворт. Милиционер, не отвечая, ведет его к маленькой белой двери с табличкой «ДИРИГЪЯЫІІ». В помещении, за столом, сидит очень крупный милиционер. Рядом, в пластмассовом кресле, под табличкой «HOKI POKI» курит ароматическую сигарету щуплый человек в штатском, настолько штатском, что это может быть только сотрудник госбезопасности, ХОГПо. |
