Она плакала, сквозь плач расслышав, как он вздохнул перед тем, как притянул ее к себе и вплотную приблизил свое лицо к ее волосам. И вдруг, к своему удивлению, она обнаружила, что от всего его тела, его сильных рук, обнимающих ее, исходит успокоительное тепло.

Он дал ей выплакаться, пока ее всхлипы не перешли в прерывистое дыхание, а потом — что было почти неотвратимо — он снова начал добиваться ее. Однако на этот раз он был просто воплощением нежности. Он ласкал и ласкал ее, покрывая ее поцелуями, не стараясь проникнуть внутрь.

Теперь он был бесконечно терпеливым, он ждал момента, когда она забудет обо всем на свете, кроме его обжигающе-нежных прикосновений. Забудет о том, кто он, забудет даже Дэвида, забудет саму себя, утонув в бездне страстного желания — желания того, чтобы он вошел в нее, чтобы он обхватил ее извивающееся тело, жадно отвечающее на малейшее его прикосновение. Она вся полыхала в страстном ожидании — вот он вошел в нее, достигнув ее потаенных глубин, и она заперла его в чарующем замке своих требовательных ног, сомкнувшихся у него за спиной, пленив его в себе, стремясь навстречу каждому мощному движению его тела.

Голова Евы откинулась назад. Она ощутила пламя его сокрушающих страстных губ, и теперь во всей вселенной осталось только это, только это чувство, всепоглощающее желание вырваться из огня сладостного бреда, облегчить биение всего ее существа — так, так, так! Ее ногти впились в его плоть, из ее рта вырывались гортанные возгласы, пока, наконец, в каждую клеточку ее тела не влилась огненная, пульсирующая плазма высшего наслаждения, постепенно стекшая к ее бедрам, и ее сознание постепенно начало возвращать ее к реальности: умиротворенную, очищенную, забывшую о нем, остывавшую после жестокого пожара страсти.

Ни единого слова — между ними на этот раз не было произнесено ни одного слова. Но странно — как будто то, что они пережили сейчас, установило невидимые узы между ними. Ева ощущала себя завоеванной и взятой в плен, боясь и одновременно не боясь этого.

Он лег рядом так, что их тела касались друг друга, а ноги сплелись; его учащенное дыхание приятно согревало ее висок. Она почти, ей показалось, почти наверняка — тут он освободил ее из своих объятий, перевернувшись на бок и отодвинувшись от нее, — она почти что подумала: если он все время будет вот так отодвигаться от нее после их близости, не будет ли это для нее немного обидным?

Глава 29

Должно быть, она какое-то время проспала. Когда Ева проснулась, наступила уже полная темнота, слегка прореженная огнями города за огромным окном, которые рядами стремились достичь залива. Несколько секунд она вспоминала, где она находится, и память с трудом подсказала ей это — вместе с музыкой Моцарта, на этот раз приглушенно наплывавшей из мрака комнаты.

Тихонько воскликнув от осознания того, где она находится, Ева вскочила. Она не могла определить, сколько сейчас времени, она была одна в сумраке комнаты, слегка озаряемой огнем камина. Чувство, что все происходящее с ней всего лишь сон, вновь вернулось к ней, отчего ее охватила паника. Ее мысли метались от идеи выпрыгнуть из огромной кровати и бежать или запрятаться под простыни и снова заснуть.

Поперек кровати пролегла полоса света — Брэнт вышел из ванной.

— Приветик. Хорошо выспалась?

Она с сожалением подумала, что, должно быть, у него глаза, как у мартовского кота. Он дотронулся до выключателя на стене, после чего комната посветлела от приглушенного освещения, и Ева увидела посередине комнаты два свои чемодана, прислонившиеся к комоду.