И, возможно, она задает себе еще один вопрос: «Они что, уже знакомы?»

– Ники? – произносит он озабоченным тоном.

– Я… я в порядке, – бормочу я в ответ. Я чувствую себя, словно потерянная. Что это за холодный прием? За что?

– Послушай, Ники, – говорит Карл после того, как мы достаточно далеко отошли от Эвелин, чтобы она не могла нас услышать. – Черт возьми, что это было?

– Не знаю.

– Не надо ля-ля! – резко говорит он. – Вы что, знакомы? Ты ему сделала что-то плохое? Ты хотела к нему наняться на работу до того, как пришла ко мне? Черт возьми, что ты сделала, чтобы это заслужить, Николь?

Ненавижу, когда меня называют Николь.

– Я это никак не провоцировала, и ко мне это не имеет отношения, – говорю я и сама хочу верить в то, что это правда. – Просто он знаменитость и наверняка эксцентричный человек. Он повел себя грубо, чего я совсем не заслуживала.

Я чувствую, что повысила тон и могу дойти до крика, поэтому беру себя в руки. Начинаю глубоко дышать. Сжимаю большой палец на левой руке так, чтобы ноготь впился в ладонь. Концентрируюсь на боли и дыхании. Необходимо успокоиться. Не могу позволить себе потерять лицо.

Карл глубоко вздыхает, сокрушенно и растерянно проводит рукой по волосам и говорит:

– Мне надо выпить. Пошли.

– Я в порядке, спасибо, не хочу, – отвечаю я, хотя совсем не в порядке. Сейчас больше всего на свете мне бы хотелось остаться одной.

Чувствую, Карл хочет начать со мной спорить, и он не решил, что делать дальше. Снова попытаться познакомиться со Старком? Уйти с вечеринки и сделать вид, что ничего не произошло?

– Ладно, – бубнит Карл и уходит, но прежде чем раствориться в толпе со злостью произносит: «Черт!»

Делаю глубокий выдох и чувствую, что напряжение в плечах постепенно исчезает. Хочу снова спрятаться на террасе, но там уже тусуется небольшая группа людей, человек восемь, которые болтают и заливисто смеются. А я не готова ни улыбаться, ни болтать.

Концентрируюсь на боли и дыхании. Необходимо успокоиться. Не могу позволить себе потерять лицо.

Подхожу к одной из картин, стоящих на мольберте, и рассматриваю ее. На картине изображена голая женщина, присевшая на колени на кафельном полу. Ее руки подняты, а запястья перевязаны красной лентой.

Лента прикреплена к вертикально висящей цепи. В руках девушки чувствуется напряжение, словно она тянет руки вниз, пытаясь освободиться. У нее гладкий живот, она выгнула спину, и видны ее ребра. У нее маленькая грудь, но коричневые соски большие и возбужденные. Художник выполнил их очень тщательно.

Лица не видно. Кажется, будто модель стесняется своего возбуждения. Она словно поймана на глазах всего мира. Все видят ее страсть, ее возбуждение. И ее стыд.

У меня с этой моделью на картине есть что-то общее. Только что я почувствовала на себе огонь страсти, и он мне понравился. Но потом Старк потушил огонь, словно вылил на меня ушат холодной воды. И точно так же, как модели на картине, мне пришлось стыдиться и чувствовать себя униженной.

Она словно поймана на глазах всего мира. Все видят ее страсть, ее возбуждение. И ее стыд.

Ну, и черт бы с ним. В его глазах я почувствовала огонь страсти, и меня это возбудило. Но после этого точка. Конец истории. Ничего не вышло.

Я еще раз внимательно смотрю на изображение женщины на холсте. Она слабая. Мне не нравится ни она, ни картина.

Я окончательно успокаиваюсь, отхожу от картины и буквально сталкиваюсь с, представьте себе на минутку, Дэмиеном Старком.

О боже.