Фелиситэ сразу напряглась, но Морган еще долго не отрывался от ее губ. Когда он наконец поднял голову, его глаза казались сделанными из темного нефрита. Заглянув в их глубину, Фелиситэ заметила иронию, относящуюся, впрочем, в одинаковой степени и к нему самому, и к ней. Она сжала нож еще крепче и с твердостью, вызвавшей у нее болезненное ощущение, приставила его острие к сильной загорелой шее Моргана.

— Пусти меня, — проговорила она хрипло.

Морган чуть заметно улыбнулся, однако остался неподвижен и не произнес ни слова. Фелиситэ надавила на нож так, что его острие проткнуло кожу. Но Морган попрежнему не отпускал ее, наоборот, он нависал над ней, подавляя мужским величием.

Неожиданно у него на шее появилась алая капелька, похожая на драгоценный камень. При виде ее Фелиситэ охватило смятение, и она, негромко вскрикнув, отдернула кинжал, отбросив его с такой силой, что он со стуком ударился о посуду.

— Милая Фелиситэ, — проговорил он, отрывисто рассмеявшись, — тебе нужно разобраться в том, что ты хочешь.

Не дожидаясь ответа и явно не рассчитывая услышать его вскоре, Морган выпрямил длинные мускулистые руки и одним движением подался назад. Подобрав бриджи, он вышел из хижины и направился в сторону моря.

Фелиситэ, словно подброшенная пружиной, стремительно вскочила на колени и злобно прокричала ему вслед:

— А ты сам разобрался?

Ирландец обернулся. Великолепный в своей наготе, освещенный красными отблесками восходящего солнца, он походил на бронзовое изваяние Адама. Улыбнувшись, так что в глубине изумрудных глаз загорелись красные огоньки, излучающие какой-то дьявольский свет, он ответил:

— Я уже все решил!

У них также имелись и другие причины для спешки. Чем дольше они будут заниматься ремонтом и килеванием судов, вытащив их из воды, тем больше шансов, что их может заметить другой корсар или фрегаты испанской береговой охраны, регулярно патрулирующие эти воды с целью сделать пиратство невыгодным, если не вообще безнадежно опасным занятием.

Фелиситэ пыталась настоять на том, что может отправиться за провизией и одна, но Морган не пожелал слушать ее доводы. Во-первых, ей незнакомы многие тропические фрукты и овощи. Во-вторых, на глухой лесной тропинке она может встретиться с кем-нибудь из экипажей трех судов. Сейчас ни один матрос не осмеливается приближаться к ней из-за Моргана. Но если она попадется им одна, дело может принять совсем другой оборот. После схватки с Валькуром Фелиситэ сделалась для моряков чем-то вроде вызова, а также — предметом вожделений. То, что преследовать девушку было небезопасно, вовсе не отталкивало пиратов, напротив, делало ее более желанной добычей. Среди них наверняка не найдется такого, кому не хотелось бы овладеть ею, даже если потом ему всегда придется держать язык за зубами, опасаясь неотвратимой мести Моргана.

Фелиситэ взяла по горшку в каждую руку, а Морган захватил деревянное ведро с веревочной ручкой, и они отправились в густые лесные заросли. Им дважды пришлось перебираться через узкий извилистый поток, впадавший в бухту на западном берегу. Пальмы склонялись над головами, листья гигантских древовидных папоротников задевали лица. Толстые лианы с желтыми пятнами посреди ядовито-зеленой листвы удавами обвивали стволы деревьев. Цветы попадались на каждом шагу: красные нежные фуксии гибискуса, розовые с белым олеандры и яркие, ослепительно оранжевые бутоны огненного дерева. Низкие кустарники неизвестных пород, покрытые желтыми и белыми цветами, заполонили все пространство под деревьями, в то время как гибкие стебли вьющихся растений, на которых также распустились цветы, поднимались почти до самых крон. Даже смыкавшиеся над головой ветви были покрыты какими-то странными кожистыми листьями, на которых тоже распускались цветы.

Попадающиеся птицы, казалось, соперничали роскошью оперения с цветами — большие пронзительно кричащие попугаи, птички поменьше, с клювами едва не длиннее их тела, и, наконец, крошечные стремительные колибри, сварливые, несмотря на миниатюрные размеры.