Анджелина оглянулась, подыскивая себе место — так, чтобы сесть не слишком близко к певице и почетным гостям, а также не рядом с Элен Делакруа, которая имела несносную привычку болтать не умолкая на протяжении подобных концертов. Освальд указал ей на одно вполне удобное место, а потом вдруг круто повернулся и исчез. Анджелина обернулась, чтобы выяснить причину такого странного поведения, и увидела рядом с собой Рольфа.
— Чайка в сером оперении, скорбная и бесконечно дорогая. Как ваши дела?
— Ничего. А ваши? — выдавила она из себя, в то время как взгляд ее непроизвольно скользнул по золотистым прядям волнистых волос, сверкающих на виске. Анджелина знала, что под ними скрывается большая ссадина.
— Я очень тщательно причесал свои волосы, а после обеда сегодня пытался заснуть в затемненной комнате, тоскуя о перепачканной грязью дриаде лесных чащоб, которая раньше приходила ко мне, когда я болел. Я бы отправился в скитания по улицам города, бредя и мечтая о ней, но боюсь, что оставшиеся в живых мои верные телохранители свяжут меня в буквальном смысле слова. Беспокоясь не столько о состоянии моего здоровья, сколько о том, что я выставлю себя на посмешище всему городу.
— Вы были больны?
По лицу принца пробежала тень раздражения, как будто он сожалел о том, что проговорился.
— Да нет, вовсе нет. Густав подтвердит вам, что с моей головой нынче все хорошо, как никогда.
— Не слушайте его, моя дорогая, — сказал Густав, подходя к ним и останавливаясь рядом. — Ему не дает покоя рана от выстрела, полученного в голову во время нашего пленения людьми Мак-Каллафа. От ударов, нанесенных ему в притоне, ранение снова открылось.
— Спасибо, Густав, — произнес Рольф мягким голосом, в котором слышался однако звон металла и крайнее недовольство. Коротко кивнув головой, ветеран отошел от них. — Я должен поговорить с тобой, Анджелина, — тихо сказал Рольф.
По его напряженному голосу и застывшему лицу Анджелина поняла, что сейчас произойдет что-то важное для них обоих. Ей припомнилось вдруг заверение Густава в их первой беседе, что она ничего не потеряет, вступив в близкие отношения с принцем, что ее щедро вознаградят, когда эти отношения закончатся.
— Я… в этом вовсе нет необходимости, — пробормотала она, заикаясь, — ты выяснил все, что тебе надо было выяснить, а теперь ты должен уехать. Я все понимаю.
Он увидел, как вспыхнуло ее лицо, и в отведенном от него взгляде появилось выражение боли.
— Понимаешь? Неужели ты ждешь от меня что-нибудь вроде надушенной безделушки с моим именем, зашифрованным в орнаменте, чего-нибудь вроде этого?
Он достал из кармана цепочку. На мгновение Анджелина окаменела, но затем она узнала маленький флакончик для духов на золотой цепочке, который Макс подарил Клэр, флакончик, который Клэр отдала ей на память ночью в монастыре.
— Где ты его нашел?
— Он был среди вещей, которые Сейрус привез из охотничьего домика месье Делашеза. Совершенно никчемная вещица, но с ней связаны грустные события. Я подумал, что она будет дорога тебе.
— Да, — прошептала Анджелина и протянула руку, в которую он положил цепочку с висящим на ней флакончиком, нагретым теплом его тела.
Раскрыв свою сумочку, она положила туда золотую вещицу, затем нащупала голубую шелковую ленту с орденом.
— А я принесла вот это, чтобы вернуть тебе. Это, конечно, великолепная безделушка, но я не могу ее принять.
В ее руке лежала высшая награда Рутении на голубой ленте, которую он оставил на подушке, уходя утром из дома вдовы.
Его взгляд потемнел, когда он перевел его с ордена на ее лицо.
— Почему ты мне возвращаешь это?
— Потому что его ценность слишком высока.
— Это невозможно, — коротко отрезал он. |