Поворачивая за угол улицы, он последний раз оглянулся, посмотрел на дом — попрощался. Пока. Но знал, что вернётся сюда. Если эти наглые люди и правда родственники, то пусть вольются своею плотью в его плоть и продлят ему жизнь. Но не сейчас. Гриня прекрасно понимал, что соверши он «инкарнацию» родственников сейчас, подозрение сразу падёт на него — только что вышедшего из заключения бывшего хозяина дома, обиженного и обкраденного. Вся милиция страны бросится его ловить, и — конец планам! А вот когда он погуляет по родным городам и весям, оставляя то тут, то там тела, то и эти покажутся случайными в общем ряду жертв. Так что пусть ещё поживут, мальчишка подрастёт… А загадка с убитым псом не даст им душевного покоя: ведь дом не обкраден, ничего, как-будто, не взято…

Задерживаться в родном городе Гриня не стал. Его тянуло в те места, откуда он только что прибыл. Там остался первый после бабушки его «инкарнированный». Это будоражило и тревожило. А вдруг найдут раньше времени, вдруг заподозрят его? Нужно было дождаться начала отопительного сезона. Прошлой осенью Гриня видел, как в лагере разгружали уголь. Открыли угольный бункер и, не глядя, опрокинули туда целый кузов угля. Если так случиться и на этот раз, то будет Кабан считаться в бегах ещё очень долго.

В близком пригороде Ярославля Гриня снял комнатку у одинокой старушки в частном доме, был с ней внимателен и приветлив, говорил, что работает в городе на заводе. Прошёл октябрь, и ноябрь подходил к концу. По городу не ходило никаких страшных слухов, местная пресса ничего похожего не писала, вокруг колонии не видно было ни суеты, ни тревоги. И Гриня понял, что всё свершилось по его плану.

Надо было уезжать отсюда. Тем более, что два человека пополнили его жизненную энергию. К тому же второй из них, который попался ему в большом лесопарковом массиве города Углича, подтолкнул Гриню к осуществлению ещё одной прекрасной идее. Этот человек стал его первым сотрапезником, а значит, соединился с ним не только телом, но и душою. Впрочем, к подобному действию Гриня подсознательно готовился задолго. Не зря же он собирал лекарства — в основном, анестезирующие и кровоостанавливающие. Когда, найдя в поясничном отделе своего первого сотрапезника нужный позвонок, Гриня ввёл туда тримекаин, а потом, ещё до того, как вырезать из бедра кусок мяса, — вколол викасол, результат оказался потрясающим. Молодой мужчина был в сознании, но почти не ощущал боли. Кровь текла, но не так интенсивно, чтобы быстро лишить сознания и жизни. Правда, человек был невменяем от ужаса и непонимания — или, наоборот, понимания — того, что с ним делают. И всё же, прислонив его спиной к широкому стволу дерева, Гриня заставил свою жертву взять в руки обжаренный кусок собственного тела и надкусить его. Это оказалось нетрудно сделать: всего-то и пообещать, что не убьёт…

Теперь церемония «инкарнации» была полностью продуманно и завершённой. В дальнейшем Гриня ничего в ней не менял. Когда сотрапезник уже был мёртв, он выкалывал ему глаза. Впервые он выколол глаза Кабану: верил, что мёртвый может выдать взглядом убийцу. Ведь не даром, ещё работая в морге, заметил, насколько разные, иногда очень красноречивые взгляды хранят мёртвые глаза. Если, конечно, они не закрыты. А ещё лучше, чтобы их совсем не было…

Гриня посмотрел на Серёжу. Этот мальчик не вызывал у него жалости. Почти все его жертвы, беспомощно распростёртые перед ним, вызывали у него жгучее возбуждение, к которому примешивалась жалость. Серёжа, даже обнажённый и неподвижный, жалости не вызывал. Загорелое, мускулистое, ладное тело, спокойная обаятельная мордашка. Словно спит. Повезло Грине, что этот парнишка попался ему на пути. А, может, всё было предопределено?

Серёжа слегка пошевелился.