Говоря это, Уилсон вдруг почувствовал, что полностью выбился из сил. Накопившаяся с ночи усталость неодолимо захлестывала его всего целиком. Он ощутил все усиливавшиеся рези в желудке. В комнате стемнело. В это время года дни стали уже заметно короче, а ночи длиннее. Сегодня вечером луна взойдет поздно. Чего-чего, а темных уголков в городе через несколько часов, несмотря на уличное освещение, будет предостаточно. Весь окружавший его мир вдруг показался Уилсону безумно враждебным. Даже в самой мягкости этого вечера скрывалась подозрительная жестокость. А уж если что-то сильно себе представить, то начинаешь в это верить и на самом деле. То, что казалось цветком, вдруг оборачивается зияющей раной. Быстротекущее время его бесило, неумолимо приближая… момент истины: они погибнут. Он знал это. Ему уготованы те же муки, что и Эвансу: клыки этих монстров вспорют ему живот. То же ждет и Бекки, а ее чудесную кожу разорвут на мелкие кусочки… Сама мысль об этом была невыносима.
У Уилсона всегда был определенный дар предвидения, но в этот момент наступило что-то вроде яркого предчувствия. Он увидел себя стоящим посередине комнаты Бекки; одна из этих тварей в молниеносном прыжке сквозь шторы на окне с лету вгрызается ему в живот. Умирая от боли, он видит, как она в экстазе виляет хвостом. Уилсон будто нырнул в состояние глубокого шока.
– Эй! Приятель, да что это с тобой?
– Бекки?
Бекки тормошила его.
– Полегче, полегче… не так сильно. Давайте посадим его. Это от переутомления. Говорите, говорите с ним. Не давайте ему забыться.
– Уилсон!
–Чт-о-о… да…
– Вы с ума сошли, немедленно вызовите врача! Что это с ним? Он весь обмяк.
– Это от усталости. Он смертельно измотан. Продолжайте разговаривать с ним, и он придет в себя.
– Уилсон, черт, очнись же!
Вместо ответа он привлек ее к себе, обнял, прижался, сдавленно всхлипнул, дрожа как осиновый лист. Его трехдневная щетина царапнула Бекки по щеке, а спекшиеся губы коснулись щек, резко пахнуло от его мятой куртки. Через какое-то время она оперлась о его плечи и отступила; он беспрекословно отпустил ее.
– Черт возьми, до чего все это ужасно.
Фергюсон протянул Уилсону картонный стаканчик с водой, и тот его опрокинул.
–Тьфу, я…
– Спокойно, тебе было плохо.
– Это – реакция на стресс,– сказал ученый,– явление довольно распространенное. Такое часто случается с людьми, пережившими авиакатастрофу или побывавшими в пламени пожара. Если это не навсегда, то пройдет,– с вымученной улыбкой попытался он пошутить. – Я читал статьи по этому вопросу, хотя сам феномен наблюдаю впервые,– как-то нескладно добавил он.
Уилсон закрыл глаза, склонил голову и прижал сжатые кулаки к вискам. У него был вид человека, защищавшегося от неминуемого взрыва.
– Боже, когда это все кончится?
Он выкрикнул это так громко, что царивший в соседнем рабочем зале деловой шум внезапно стих.
– Прошу вас, потише,– сказал Фергюсон,– у меня из-за этого будут неприятности.
– Извините, доктор. Простите.
– Вы должны понять…
– Ну да, ну да. Бекки, я сожалею.
– Да-а, а я тоже.
У него был умоляющий вид, и она ответила ему успокаивающим взглядом.
– Не думай о смерти. А ты весь ушел в нее. Лучше задумайся о… нашем аппарате. Сегодня ночью мы сделаем снимки, и это продвинет наше дело. Фото плюс другие доказательства, и ни у кого никаких сомнений больше не останется.
– И тогда они будут нас охранять?
– Конечно! В любом случае. И на все время. Будет несравненно спокойнее, чем сейчас. |