Предстоят дальние полеты, отвечает мне Самсон, многие годы космонавты будут в отрыве от Земли, от родных и общественности. Вообще, мало ли что может случиться в длительном полете, а в экстремальной ситуации, какой – того предвидеть невозможно, слуга безотказный и верный может избавить от многих проблем. Новый робот-андроид скрасит одиночество: отвечая всем требованиям азимовских законов, он имеет особое качество – он любит хозяина. Ну примерно так, как тебя, Антона, любит Родион. Тут Самсон заметил, что мы с Родионом переглянулись и одновременно засмеялись. Я в голос, а Родион оскалился. Самсон оборвал свою речь на полуслове, помолчал и растерянно спросил:

– Он действительно настолько понимает смысл сказанного?

Ну что, снова повторять, что большинство умных и привязанных к хозяину собак являются медиумами, улавливающими не только эмоции, а порой и слово друга-хозяина. Так об этом я говорил на дисциплинарной комиссии. Я говорил, что Родион гениальный медиум и обостренно чувствителен. Ему доступны тончайшие оттенки настроения окружающих людей. И не только людей, но и животных, например супермена Ландерса…

– Понимает, – ответил я. – На любом языке, поскольку язык чувств наднационален.

– Это хорошо, – задумчиво произнес Самсон Климович. – Душевные качества Родиона могут пригодиться в полете. Не знаю, как и в чем, но могут. Комиссия считает, и я разделяю это мнение, что во всем космофлоте, пожалуй, только вы с Родионом можете оценить пригодность нового робота, его эмоциональные свойства, его, скажем так, личностные особенности.

Тут уж настало время мне задуматься. С одной стороны, мне понравилось, что Самсон говорит о нас с Родионом в нераздельности. Но с другой… мне впервые пришлось услышать о таких понятиях, как эмоции и личность, применительно к роботу. Видимо, что-то новое возникло в космической технике за этот год. Новое, мне неизвестное. А Самсон между тем продолжал в доверительном таком тоне:

– Программу испытаний я тебе на столе оставил, полистаешь на досуге. С вами будет представитель института и андроид. Ты вправе прервать полет в любой момент и вернуться. От вас организация просит одно: ваше заключение. А еще точнее – впечатление.

САМСОН ЧЕРНОВ

Я ни минуты не сомневался в согласии Антона, ибо нет и не будет пилота, который способен отказаться от полета. Антон, этот тридцатилетний ребенок, только глаза со сна раскрыл, как сразу понял: я за ним. И весь сжался, ощетинился в опасении, что ошибся.

Когда я говорю об Антоне Лосеве, мои слова теряют связность, он непонятен мне. И не только мне. Все высокие специалисты инспекции к Антону относятся странно, с настороженной неопределенностью, что ли. Светлая личность, как сказал председатель, но при нем как-то неуютно. Это правда, мне тоже бывает неловко, когда Антон начинает избегать моего взгляда.

Он мне обрадовался, но виду не подал. Гонору у него на двоих, хотя, конечно, и понять можно. В конце концов, решение дисциплинарной комиссии никто из пилотов не поддержал. Даже те, кто равнодушен к животным, не поняли Ландерса. Я голосовал против Антона, но сейчас аргумент «Ну, знаете, если из-за какой-то собаки…» мне уже не кажется убедительным. Антон не подчинился тогда решению комиссии и ушел, полный возмущения и протеста. Но мы всего лишь люди, а людям свойственно полагаться на слова. Слово было и долго еще будет той основой, которая определяет наше представление о человеке, – это уже потом мы судим о нем по делу, если дело состоялось. А Ландерс говорить умеет.

Для обычного человека очевидно то, что лежит на поверхности. Но бывает… рождаются редко люди с обостренным восприятием, для которых открыты тайные желания, неосуществленные намерения.