— Что же ты такое говоришь, княжич? Он же сгинул давно.

Говорить о том, какая сеча развернулась в лесу между князьями, было невмоготу.

— Я думаю, вы сами скоро обо всём узнаете, — ответил Пребран, сцепляя пальцы в замок и глядя на Радима исподлобья. — И будет ли он править хуже или лучше старого князя, я не знаю, но думаю, справедливости в нём больше, чем… — Пребран замолк, отстраняясь от стола, опершись ладонями о края, поднялся. Зверски хотелось прилечь, что даже ноги едва держали. — Устал я, пойду спать, — сказал он и покинул горницу.

Никто его не остановил, хоть вопросов было столько, что не уйти бы до самого утра. Поднявшись наверх, он посмотрел в женскую сторону, где была сейчас Даромила. Невообразимо потянуло взглянуть на неё ещё, узнать, как она, но нельзя. Теперь она в безопасности, рядом с ним, и это было главным. Добравшись, наконец, до постели, распоясавшись и скинув с себя верхнюю влажную от растаявшего снега одежду, бросил на примостившийся рядом с лежанкой сундук. Рухнул на твёрдую постель, и стоило на мгновение закрыть глаза, как его столкнуло в пропасть. Избитым камнем он ушёл в тёплые обволакивающие и желанные просторы небытия.

Проснулся княжич от того, что жалобно скрипнула дверь, а на пороге возник Будята. Пребран хотел было обругать его — шарахается по терему, как ему вздумается, — но спохватился вовремя и проснулся окончательно, ведь парень-то должен быть сейчас с Вяшеславом.

— Доброе утро, княжич, — прижал он к груди шапку, виновато клоня голову. — Я всё передал, как ты велел, только воевода меня не послушал, за тобой вслед пустился.

Пребран вновь откинулся на подушку, потянувшись, разминая затёкшие и болевшие со вчерашнего пути кости, закрыл глаза. Как бы ни хотелось подремать ещё, а мысли о Даромиле пробудили его совсем, бросая в тягучую негу. Впервые он испытывал безмятежное спокойствие и лёгкость сердца.

Он открыл глаза, увидев Будяту, стоявшего так же на прежнем месте в ожидании распоряжений.

— Где они сейчас?

— В избе хозяйской.

— Предай, что сейчас спущусь.

Парень кивнул, попятился к двери, выскользнул наружу.

Сегодня отправиться в дорогу скорее всего не выйдет, нужно дождаться, когда окрепнет Даромила. Пребран поднялся быстро, оделся, сполоснув лицо водой, вышел из комнаты. В стенах стояла утренняя прохлада, по-прежнему веяло тонким запахом можжевельника. Едва появился на лестничной площадке, как вышла к нему навстречу Божана. В голубых, как ключевая вода, глазах женщины плескалась только лишь усталость, видно не спала всю ночь.

— Даромила к себе просит тебя, княжич, — сказала женщина.

Пребран направился вслед за Божаной, но только та не стала заходить, пропустив мужчину вперёд. Едва переступил порог, как его окутало душное тепло, пропитанное ароматами смеси разнотравья и ягод брусники и малины. Даромилу он застал сидящей в постели. Волосы её были собраны назад, открывая белую шею и плечи, только падал на щёку непослушный завиток. Она была одета в сорочку из мягкой ткани и укрыта одеялом. Княгиня вытянулась, расправив плечи, когда княжич вошёл в дверь. Наверняка ей что-то хотелось выяснить, иначе зачем позвала в столь раннее время. Он прошёл вглубь, нарушая неловкое молчание. Даромила чуть подвинулась, позволяя сесть на край постели. Выглядела она отдохнувшей, светилась жемчугом гладкая кожа, на щеках здоровый румянец. И пришлось приложить усилие, чтобы мысли и бурные чувства, а с утра и не совсем уёмные, не увели в другую степь. Княжич, вздохнув, смотрел в её живые густо-зелёные глаза, окунаясь будто в весну, испытывая и волнение, и гнев за то, что не смог помочь, за мучительную тягу быть рядом, но совершенно чужим, и за что-то ещё, отчаянное живое, что никак не могло уместиться в нём, не способном выразить это никак, потому что прежде не испытывал ничего подобного.